ГЛАВА 4
Тот же день, но ещё раннее утро
АСЯ
Ну как так?! Казалось, только пол сна увидела, а мама уже будит, чтобы вывести пса. Хотя обычно он не просится так рано. Настроение сползло в минус. Второй день выспаться не дают – сначала гоблины, затем картежники. В полусне сомнамбулой выхожу, даже не захватив поводок. Суббота, 6 утра, на улице все равно никого. Все, кроме меня спят. Счастливцы!
Усаживаюсь на скамеечке, поеживаясь от утренней свежести. Тишина. Приоткрыв один глаз, вижу, как перескочив метровый забор-сетку, Снап рванул за дом и дальше за пределы двора. Ладно, прибежит. Через минут пять уже остро осознаю: хочу обратно в постель, иначе засну здесь и начинаю звать собаку. Самое простое – подзывать свистом. Но я не умею. Шутки ради, научила прибегать на кошачье «кис-кис», теперь вот сижу, кискисаю.
Неожиданно над ухом раздается интимный шепот: «Кошечку потеряла? Давай вместе поищем?» Дергаюсь. Разве можно так пугать! Мрачно лицезрею блондина лет тридцати, подкравшегося к скамейке сзади. Слащаво, самодовольно улыбающегося улыбкой, в которой совсем нет ни тепла, ни света. Молчу. Подруги считают, я социально опасна, когда недосплю. Настоящий злобный социопат! Они правы. Потому и отмалчиваюсь, чтобы не вспылить, и только добавляю к первому еще один испепеляющий взгляд. Но наткнувшись на пустые, как у дохлой рыбины глаза понимаю, что моя бравада – мимо, и что мне как-то совсем неуютно.
Несмотря на мое очевидное недовольство, посторонний мужчина присаживается рядом. Воровато озирается по сторонам, нервно щелкает костяшками пальцев. Придвигается, бесцеремонно вторгаясь в «зону комфорта»… и вдруг, гадко «облизывая» взглядом, начинает шептать такие непристойности, что я застываю от шока. Некоторые вещи даже не понимаю, в силу отсутствия сексуального опыта, однако и остального хватает, чтобы окончательно проснуться и вскочить. Но блондин цепко ловит за запястье, стискивает так, будто хочет сломать. Тут меня прорывает:
– Пошел на хрен! – ору, пытаясь выдернуть кисть.
– Тише, дура! – зло шипит прямо в ухо, грубо прижимая к себе и норовя прикрыть мне рот смердящими сигаретами пальцами. – Упокойся, тебе понравится. Пойдем туда! – не ослабляя хватки, он кивком головы показывает на незакрытое железное сооружение, вроде сарая, где хранится песок для детской песочницы. Он серьезно?!
Гляжу так близко на его противную рожу: рыжеватые жидкие усики, щеки в рытвинах оспы и… отмечаю, как расширяются прозрачные светло-голубые глаза от зрелища за моей спиной и как он отшатывается, обреченно опуская руки…
Оборачиваюсь. Снап! Окрик бесполезен, животное уже в прыжке. Секунды будто растягиваются, давая фору… все шесть чувств нестерпимо обостряются, звенящие краски дня напополам с пряным майским воздухом обрушиваются шквалом. Мне каким-то чудом удается сбить пса, навалиться сверху, захватить в кольцо рук шею.
Блондин заикается, силясь выговорить что-то членораздельное.
– Он… он… м-мне в глотку чуть н-н-не вцепился. – «Да, судя по траектории «полета», так и есть», – отмечаю какой-то рациональной частью мозга. На самом деле меня, как и его потряхивает, но я с нажимом старательно чеканю слова:
– Сейчас отца позову, если не исчезнешь. Мне тяжело удерживать собаку. – Не знаю, какой аргумент действует на него сильнее, но он, ругнувшись под нос и бросив волчий взгляд, стремительно ретируется.
В первый момент чувствую себя словно облитой грязью, окунутой в целое вонючее топкое болото. Как будто все те вещи, что озвучил этот взрослый дядька, он действительно сделал со мной. Обида душит: почему? За что вывалил на, не готовую к таким откровениям психику свои извращенные фантазии? Я же не шлялась ночью по злачным местам, ища приключений на попу. Никак не провоцировала. Лишь сидела перед своим домом в родном дворике.
На мне легкая ветровка и спортивные тапочки. И хотя в этом холодно, я ухожу бродить в частный сектор с аккуратными домиками, и дальше к маленькой речке, не в силах вернуться в растрепанных чувствах домой. Иначе сорвусь, расплачусь, едва переступив порог. Я не привыкла делиться с родителями такого рода неприятностями. Не знаю почему. Может, когда-то в детстве они не приняли мою сторону, наказали за проступок, и я взяла за правило не распространяться о личном. Теперь же, если близкие что-то заметят, то с непривычки начнут сильно волноваться.