Движение – мое и времени, – а также почти сельский природный антураж успокаивают, латают душевную брешь. Побродив пару часов и взяв себя в руки, наконец, возвращаюсь. Тихо проскальзываю в кухню к чайнику, наливаю кипяток, грея руки о большую желтую чашку и, о нее же мелко постукиваю зубами. Мама входит вслед:
– Чего так долго, Ася? – вопросительно поднимает бровь и откидывает с высокого лба короткую золотистую прядь. – Знакомых встретила?
– Нет, так просто прогулялись к речке. – Одно дело недоговаривать и совсем другое – врать, чего делать не хочется.
…А дальше ждет традиционная субботняя уборка. Чтобы подстегнуть трудовой настрой, отец включает оглушительную музыку, и я враз перестаю слышать свои мысли. Это к лучшему: не думать, не заниматься самокопанием, потеряться в делах.
Тщательно вытираю пыль с мебели, папа пылесосит. У себя мне приходится орудовать не только гудящим как самолет пылесборником, но и щеткой, очищая ковер сантиметр за сантиметром.
Спустя несколько часов покончено и с наведением чистоты в квартире, и наполовину сделаны уроки. Однако с рисованием я, как обычно, не справляюсь и подхожу к маме. В свое время она окончила художественную школу, а затем проучилась немного в художественном институте, который бросила ради работы с детьми… Жалко, что умение ловко обращаться с карандашом и красками не передается генетически.
Лесной пейзаж. Очень красиво! Живость, полутона. Явно несравнимо с моими жалкими каракулями. Вот только учитель сразу догадается, что руку к этому приложил профи.
– Мам, – ною. – Не похоже ведь что я рисовала.
Мама переправляет отдельные детали… Раз за разом. Но я настаиваю на дальнейшем «упрощении» внешнего вида картинки. Наконец она не выдерживает:
– Ну, извини, так «как ты» я не смогу нарисовать даже левой ногой. Сама порть дальше!
.
.
***
Суббота, начавшаяся так рано и так отвратительно, кажется, никогда не кончится. Неужели только четыре часа дня? Даже не замечаю, как оказываюсь перед родной школой. А ведь намеревалась зайти к однокласснице Соне, чтобы взять темы для подготовки к экзамену по физике. У Соньки частный дом, просторный двор. Если со мной, как сейчас пес, то Соня дает одну из старых игрушек, и он развлекается сам, пока мы корпим над учебниками для обоюдной пользы.
Все-таки поразительно: как можно идти в одном направлении и, как в сказке об Алисе, оказаться в другом? Внятных мыслей – ноль. В ушах все еще отголоски убийственно-прямолинейного вопроса Ольги, выданного на мое признание об утреннем столкновении с неадекватным типом: «А что, если бы пес не спас?»
Не решалась задать его себе сама. Действительно, что? Подруга, конечно, не хотела пугать. Ее слова и прагматичны и взвешены, как всегда. Моя любимая пепельная блондинка никогда не была «блондинкой» в нарицательном смысле слова. В ее арсенале тысяча и один способ сорвать с заблудившегося в безопасных фантазиях, очечки цвета фламинго и… порой это болезненно.
Подальше отсюда! Выбрать «тайные тропы», чтобы никаких знакомых лиц! Но… блин же! К нам уже летит доберман приветливого гоблина. Неужели, это мой пес-предатель позвал подружку, тявкнув? А вот и ее хозяин. Прекрасно! Сейчас заберет беглянку, и я смогу насладиться одиночеством и что уж таиться – жалостью к себе.
Здоровяк довольно улыбается, немного жмурясь от солнца. Тени от качающихся на ветру тополей, причудливо скачут по его лицу, вперемежку с бликами. Вот у кого все "ок" и, видимо, настроение под стать. На нем однотонный молочный джемпер и… подстригся он еще короче что ли? Этот характерный жест – проводить ладонью от затылка до макушки свойственен тем, кто только обзавелся таким вот «ёжиком». Волосы, наверное, колются, если положить руку сверху? Не узнаю. Не осмелилась бы проверить догадку.
Выглядит таким уверенным, что это давит, подсознательно вызывает что-то сродни чувству неполноценности. Ни грамма не сомневается в том, что его компании рады. И как, глядя на очаровательно-снисходительную улыбку, развернуться и уйти? Неудобно. Ведь думает, что как и вчера, вышла на прогулку… Но и непривычно с ним рядом. Инстинктивно тянет убедиться, что новый знакомый… действительно стоит на земле. Почти срывается с языка просьба, чтобы слез с бордюра (или на что он там взобрался), так как приходится высоко задирать голову. И я таки задираю, рассматривая. Более всего кажется странным контраст умного, проницательного взгляда со всей его грубоватой внешностью: по-солдатски короткой стрижкой темных волос, четкой линией высоких скул, тяжеловатым подбородком с небольшой ямочкой. Да еще эта «шкафистость» вышибалы… Совершенно не похож на смазливых мальчиков-певцов и зарубежных актеров из журналов – кумиров знакомых девчонок.