– Хочешь, челюсть Лёхе сверну?
– Что?... Нет!
– Нет? Правильно! – одобрительно кивает, – Зачем нам полумеры? Укокошу его нафиг! Хочешь море крови, горы мяса, мешки костей? Чё там еще? А! километры кишок. Да?
– Фу-у-у, Стас, перестань, пожалуйста! Для меня и Лёшина наружность малопривлекательна, а уж его «внутренний мир» – точно нет настроения видеть! – подхватываю его шутливый тон и черный юмор, непроизвольно улыбаясь (никогда не умела долго дуться). И как-то совестно становится, что уговаривает как маленькую, поэтому нехотя спускаюсь.
Мне остается совсем немного, но Стас забывает освободить путь, а мимо его вовсе не компактных габаритов на узкой лесенке не протиснутся. Хочу напомнить парню, что не обладаю паранормальными способностями проходить сквозь людей и предметы, но замираю, когда наши лица оказываются на одном уровне. Непривычно. Наверное, из-за того, что мне не нужно задирать голову, а ему – наклонять свою. Как-то само получается, что спиной я плотно прижимаюсь к холодным перекладинам, иначе слишком близко, глаза в глаза… Серый цвет, оказывается, может быть ярким и живым, как серебристый «дождик» на новогодней ёлке. А еще и таким своеобразным, потому что если всмотреться, то возле самого зрачка чуточку отсвечивает зелень. А ресницы черные, густые…темнее, чем брови… Стас усмехается, чуть приподнимая уголки губ.
– Нельзя? – запоздало осознаю, что так пялиться неприлично, поэтому мой вопрос скорее похож на извинение.
– Почему?... Можно, – говорит, немного помедлив и, поискав что-то на моем лице, ведёт рукой вверх по стриженому затылку. – Просто не пойму… глаза у меня красные что ли?
– Есть немного, – поспешно киваю. Пусть лучше так, а то вообще неловко получается.
– Не выспался. Да и в «Амигосе» весь вечер проторчал вчера, а там накурено было, хоть топор вешай, – он потирает двумя пальцами ровную переносицу.
Стас стал чаще делиться какими-то аспектами личной жизни, поэтому знаю, что он говорит об их с Лёшей баре.
– И как там с новыми бильярдными столами? – проявляю вежливый интерес, так как слышала, что они что-то переделывали, завозили мебель и, по Лёшиным словам, пару дней носились по городу как чумные. Боньку даже раз мне оставили – надо было срочно уехать. Элла потом вышла и забрала.
– Нормально всё. Мелочи остались… Захочешь поиграть, зацепим тебя с собой днем, когда людей мало.
– Я не умею.
– Попробуешь, может понравится.
– Посмотрим, – отвечаю уклончиво. Спорить-то сейчас зачем?
– Слушай, первый раз вижу, чтобы ты обижалась… Лёха ж не со зла, просто краев иногда не видит, – и как-то замявшись, – У тебя эм… такая мимика подвижная, когда не контролируешь ее, и ты так мило иногда краснеешь… что грех не поддразнить. – Он делается собраннее:
– Ребятам, конечно, внушение сделаю, чтоб поаккуратнее были, – досадливо пощипывает кончик носа. А мне совсем не хочется таких разговоров, поэтому незаметно переставляю ногу на пару ступенек выше. – Лёхины слова не принимай всерьез. Все же естественно и… нормально… у тебя. Асяяя!... ёлки! Куда?! – он резко выбрасывает руку хватаясь за перекладину и я застываю, уперевшись в широкое запястье плечом. – Ну, не умею я девочек успокаивать! Но давай будем считать, что у меня получилось, и ты для разнообразия не будешь убегать… пожалуйста.
Получилось? Это называется получилось?! Выставить в смешном свете, вдобавок дав дополнительную мужскую оценку и обескуражив ещё больше (спасибо, хоть от взглядов воздержался)… м-да, так себе «дипломатия». Но что-то растолковывать бесполезно – устроен иначе, не поймёт. Его-то вряд ли можно чем-то таким смутить. Поэтому мне и проще было взойти на несколько ступеней, переметнуться на другую сторону лесенки, спрыгнуть и «сделать ручкой», сославшись на то, что пора домой.
А теперь что? Могу сдвинуться и попытаться упрямо довершить начатое. Но где гарантия, что и над вторым плечом не окажется еще одна загребущая лапища, совсем лишая маневренности, загоняя в закрытое пространство как в клетку?… Короче, лучше не проверять.
Нахохлившись и внутренне протестуя, но понимая, что физической силе мне противопоставить нечего, нетерпеливо отбрасываю со щеки непослушную пушистую прядь, случайно пощекотав ею мужскую руку. Челюсти в секунду сжал и глянул колюче – так не понравилось… Почему его раздражают мои волосы? Все говорят, красивые.
– Я не убегала, – вранье дается с трудом, улыбка выходит вымученной. Притворщица из меня сейчас примерно такая же, как из Стаса чуткий и деликатный «церковник». Но упорно отпираюсь, – Приподнялась посмотреть, где Снап.
– Значит, показалось, – соглашается. Хотя скепсис, написанный на лице, опровергает его же слова. Отступает боком, не убирая крепкой руки и оставляя лишь один вариант – спуск. – Вон, появился уже твой волкодав.