– Стааас! Они мышат раскапывают, маааленьких!
Вот мне как раз только до мышат!... Как-то, когда пытался выспросить Асю про царапины на руках, она, рассмеявшись, в шутку назвала меня маньяком. И теперь на миг я почти всерьез, даже с толикой злости думаю, что из-за таких вот, уже подросших, но еще совсем наивных девочек и становятся маньяками.
Она все же справляется с собаками сама, но внимание фиксирует еще по-прежнему там. Поднимается. Чёртова синяя ткань юбки, наконец, ложится как положено. Ася притопывает, ссыпая с обуви песок и не отрываясь от процесса, обиженно упрекает:
– Я что, по-твоему, какой-то Геракл?! Ты не мог что ли…?
Выпрямляет гибкую спину, откидывая назад голову, и требовательно оборачивается. Но, мельком заглянув прямо в глаза, словно отшатывается. Под моим тяжелым, оценивающим взглядом исподлобья малышке дискомфортно – опускает густые ресницы и делает вид, что отряхивает невидимые крупинки песка с ладоней.
Подозревая, что что-то упустила, она, в попытке разобраться озирается вокруг, придирчиво разглядывает свои ноги, собак и рядом с ними горки сероватого влажного песка. Потом, все-таки сдавшись, спрашивает:
– Ты… чем-то занят был?
Хм, да был… Я смаргиваю волнующую картинку, но она словно оттиск на сетчатке: детально, в красках. Ерошу затылок, помогая себе быстрее вернуться в «здесь и сейчас»… Вижу солнечные блики на стеклах трехэтажной школы, стены которой освежает недавняя побелка; ощущаю приятное дуновение ветерка несущего из соседних частных дворов тонкие ароматы цветущих яблонь… и, выудив первую спонтанную мысль, хрипло озвучиваю:
– Замуж не собираешься, Ася?
М-да недалеко я ушел от своих думок. Надеюсь, малышка не знает, что если вот так вот застать человека врасплох, то можно, построив логическую цепочку, примерно догадаться, о чем тот только что размышлял.
– Э-э-э замуж? – отводит прядь тыльной стороной кисти, чтобы не касаться запачканными в песке пальцами, – не знаю… а что?
– Да просто спросил, – подхожу вплотную, – Идем! Тут возле одного заброшенного частного дома есть колодец, руки ополоснешь.
Дом совсем рядом, примыкает к периметру школьного стадиона в его конце, где стоит одинокая скамейка. И когда мы с Аськой после всего, опять оказываемся на стадионе, то недалеко от этого места застаем Лёху с Сашкой. Иду ребятам навстречу, а малышка приветственно помахав, отчего-то задерживается.
Потихоньку, за разговорами возвращаемся с друзьями назад, туда, где девчонка осталась с собаками. Я вижу, как она деловито прохаживается вокруг скамейки, задрав голову и что-то высматривая в высоких кустах белой сирени.
Сирень густо разрослась за невысоким забором, как раз на той немаленькой территории дома, где мы только что были. Только входа тут нет – нам в обход пришлось двигать.
Втроем останавливаемся, не доходя, и понижаем голоса. Находясь теперь к скамейке спиной, я спустя пару минут, лишь по выражению лиц собеседников понимаю, что что-то не так. Лёха во всю пялится, а его отпавшая челюсть, похоже, заржавела.
– О! – издаёт с трудом, но крайне эмоционально… Рассмотрел на мелкой юбку? Неужели я имел такой же пришибленный вид?... Санек «цветёт» молча, показывая мне глазами за спину. И когда я поворачиваюсь… то с раздражением, враз швыряющим в состояние легкой озверелости констатирую, что сегодня шустрая пигалица меня доконает!
Вот не сидится ей! Уже босиком топчется на скамейке и вытянувшись в струнку, старается ухватить ветку сирени. Вид сзади при этом весьма пикантный: ножки во всей красе! Еще чуть-чуть ее такого азартного рвения и, возможно, видны будут не только они. И боюсь, Лешка в предвкушении скоро слюнями изойдет! Черт!