– М-м-м, слишком, слишком – тянет подруга, – исчерпывающая характеристика. Это в каком смысле?
Сунув в рот конфету, неопределенно мычу, тогда брюнетка гнет свое:
– Сегодня может все-таки с нами? Мы опять в кино. Сделаешь перерыв между душещипательными историями, да и маньяки от тебя отдохнут.
– Да они без меня от скуки подохнут! – Шучу в ответ, и вижу, как улыбается Женькин брат, тоже как-то незаметно пробравшийся на кухню.
.
***
Подружки все-таки утягивают меня в киношку, и пятничный вечер заканчивается второсортным детективом. Хотя нет, не заканчивается.
– К тебе? – указывает Оля на машину «Скорой», белеющую в сумерках возле подъезда. Еще надеюсь, что нет… Но хватает взгляда через лобовое стекло на седого водителя, щурящегося в тусклом свете лампочки над газетой и прикорнувшую на соседнем сиденье тетеньку со стетоскопом на шее, чтобы понять – машина стоит давно. А значит, да. Киваю на Ольгин вопрос.
Больных у нас нет, но «Скорая» под пятиэтажкой паркуется с завидной регулярностью. С уже доставшей лично меня регулярностью! Обреченно поднимаюсь на свой четвертый этаж. Звоню. Дверь открывается и через минуту дядя Витя, сжав за плечи, с иступленной радостью крутит меня туда-сюда, будто регулируя высоту круглого винтового стульчика для пианистов.
– Как выросла! – он заявлял то же самое две недели назад, и месяц назад, и перед этим еще несколько раз с промежутком примерно в две-три недели. Если бы я росла с такой скоростью, то пришлось бы уже нагибать голову в дверном проеме.
– Лапуля! - Следом выплывает его красавица жена – смуглая кожа, миндалевидные глаза – мамина подруга. Как поведала мне мама по секрету, с ней даже студенты пытаются знакомиться. Тетя Тоня работает медсестрой в детсаду, там же, где мама воспитателем. В отличие от мужа – врача анестезиолога, который сегодня на дежурстве, тетя Тоня может позволить себе рюмочку коньяка, а потому улыбка ее сейчас шире, а слова она растягивает сильнее обычного:
– А-а-асечка! В ки-и-но ходили? А что за фи-ильм?
Друзья родителей нередко засиживаются на нашей кухне за игрой в преферанс сильно за полночь, а иногда и до пяти утра, если у «Скорой» нет вызовов.
«И чего не дежурится где положено?!» – негодую я, уже лежа в постели. У меня отдельная комната, диванчик брата стоит в соседней, являющейся родительской спальней. Там шум из кухни слышится меньше. Мне же эти дружеские посиделки откровенно мешают спать.
Прокручиваю в мозгу не слишком человеколюбивую мысль: если кому-то сейчас станет плохо – мне станет хорошо. Дядя Витя, психуя, бросит посреди игры карты и уедет спасать больного, а мама с папой пойдут провожать его жену... Пытаюсь шумоизолироваться от тети Тониного дурацкого смеха подушкой, еще подушкой, одеялом. И, задыхаясь под этим всем, начинаю тихо ненавидеть врачей-картежников и родительское гостеприимство… Зато теперь знаю, что хочу получить на День рождения.
.
.
СТАС
Когда уже после полуночи мы закругляемся, и Санёк с Лёхой подвозят меня домой я, глядя на темнеющее безмолвной глыбой здание школы, вдруг вспоминаю о серьезной маленькой девочке. Ее образ, как ни странно, на время примиряет меня с реальностью, заглушает потуги совести достучаться до сознания… Совесть? Светлая и темная сторона? Хрень! Для меня эти понятие уже давно жестко подогнаны под собственные критерии и приоритеты.
Устал. Выныриваю из накуренного салона авто. Прощаюсь с друзьями, и почти не помня как, добираюсь до дивана, заботливо разложенного сестрой. Вырубаюсь. Последнее о чем думаю: нафига Бонька навалилась прямо на ноги.
***
Будит сестра (сам виноват, не забрал ключи). По привычке ворчит. Нескончаемое бу-бу-бу гармонично вплетается в звуки субботнего утра: уютно закипающий на плите чайник, нахально-крикливые воробьиные баталии на карнизе, шум соседей за стенкой и редких машин на улице...
Удивляюсь Элле. Вроде, молодая – тридцать два, старше всего-то на восемь лет, а уже поставила на личной жизни крест. Считает себя страшненькой. Мне же кажется, что именно эта ее жизненная позиция, накладывающая отпечаток на всё – мировосприятие, поведение, круг общения, интересы, – как раз и отпугивает от нее нормальных мужиков, а не ее мнимая некрасивость. Если смотреть непредвзято: обычная баба, с излишне суровым выражением лица и напрочь атрофировавшимся умением флиртовать.
Раз, пересилив свой эгоизм (ведь обстирывает, готовит, убирает, когда попрошу), все-таки попытался втолковать ей, что пора строить свое личное счастье. Не захотела слушать.