И это также оказалось сравнительно лёгким, потому что Брюнинг теперь неожиданно нашёл новую помощь слева. Угроза Гитлера основательно испугала социал–демократов. Для них Брюнинг с его президентскими чрезвычайными декретами и его заносчивым авторитарным режимом стал меньшим злом, и они решили терпеть его. Социал–демократы, хотя и с уменьшенным влиянием, были всё ещё самой сильной партией, и с их поддержкой Брюнинг неожиданно получил большинство в рейхстаге. Он мог бы, прояви он к тому желание, создать теперь совершенно нормальное коалиционное правительство и управлять совершенно нормально парламентским способом. Однако он не желал этого, а прежде всего он не мог этого сделать. Его задачей ведь было произвести переход к новому авторитарному государству, и он чувствовал себя обязанным исполнить эту задачу. Толерантность со стороны социал–демократов он хотя и принял благосклонно, однако в целом он вёл себя высокомерно и отстранённо, и правил далее при помощи чрезвычайных указов президента, которые по содержанию преследовали всё более суровую политику экономии, причём число безработных постоянно росло и число избирателей, голосующих за нацистов, также росло, как показывали различные голосования в землях Германии.
В немецком понимании истории Брюнинг в настоящее время заслужил славу добросовестного и способного, пусть даже и сухого и неудачливого канцлера, а также последнего защитника республики. Таковым он как раз и не был. В действительности он был назначен первым ликвидатором республики, и даже если он не дошёл до того, чтобы исполнить это поручение, то всё же своим режимом чрезвычайных постановлений он постепенно отучил немцев от мыслей о конституционном парламентском правлении. Он был переходным канцлером, и у его режима благодаря толерантности посредством большинства в рейхстаге ещё была парламентская или полупарламентская наружная поверхность, однако в сущности это был уже президентский режим, получавший свои полномочия уже не снизу, а наоборот, сверху. Это очень отчётливо проявилось при его свержении.
Брюнинг был свергнут не рейхстагом. Там у него до последнего момента было большинство, даже если он его всего лишь «терпел». Он был уволен президентом, а именно очень жёстко и преднамеренно, поскольку Гинденбург больше не был им удовлетворён, а Шляйхер между тем решился на более резкий ход событий с новым, подходящим для этой цели канцлером. Это был Франц фон Папен, человек, которого до того не играл в германской политике никакой роли и для большинства немцев был совершенно неизвестен, хотя и был депутатом от центристской партии в прусском ландтаге. Этот аутсайдер, который и в своей партии находился в изоляции как правофланговый, 1 июня 1932 года Гинденбургом был назначен на должность канцлера по предложению Шляйхера, продвинувшегося до должности министра рейхсвера. Фон Папен образовал «кабинет баронов», провозгласил «полностью новый стиль государственного управления» и прежде всего снова распустил рейхстаг, не дожидаясь голосования по каким–либо мероприятиям.
«Полностью новый стиль государственного управления»: совсем уж несоответствующим это программное заявление Папена не было. Это безусловно был новый стиль. При Брюнинге демократически–конституционные формы правления хотя и были выхолощены, но всё ещё внешне сохранялись. Рейхстаг ещё регулярно заседал. За шесть месяцев правления Папена с 1 июня до 2 декабря 1932 года было двое выборов в рейхстаг, но лишь одно–единственное заседание рейхстага, на котором вновь избранный парламент подавляющим большинством выразил Папену вотум недоверия, однако вслед за этим тотчас же был снова распущен, без отставки канцлера, что тот должен был сделать в соответствии с конституцией. «Нерешительный» Брюнинг ещё уважал формально конституцию. Папен с самого начала вёл себя так, будто её больше не существовало. Он на полных парах приступил к реакционному государственному перевороту, который Шляйхер с Брюнингом спланировали ещё весной 1929 года, и для начала 20 июля 1932 года произвел удар по Пруссии. В этот день он просто сместил прусское правительство и при помощи военной силы изгнал министров из их министерств. Самого себя он сделал рейхскомиссаром Пруссии.
А Гитлер? Его Папен с самого начала планировал «купить», «ограничить» и «ангажировать». Всё это выражения, которые он использовал в отношении Гитлера — как до, так и ещё и после 30 января 1933 года. Для Папена Гитлер был маленьким человеком и карьеристом, если смотреть с высоты богатого большого господина. Гитлер вообще–то сам должен стать кем–то под Папеном, своего рода министром пропаганды, в крайнем случае даже вице–канцлером, чтобы при помощи его демагогических талантов привлечь массы к новому–старому аристократическому правительству. Но политически он хотел его обезвредить; сила национал–социалистов и их движение должны быть сломлены, а именно очень просто — одновременно с ликвидацией демократии. Эта сила в глазах Папена ведь покоилась просто на огромном числе голосов избирателей и мест в рейхстаге, которые удалось получить Гитлеру, и когда у него больше не будет рейхстага или же тот станет совершенно безвластным, тогда из голосов избирателей и мест в рейхстаге не выйдёт ничего. Тогда Гитлер может радоваться, если его «ангажируют» и всё ещё будут разрешать ему играть какую–то личную роль.
Так думал Папен, и он мог при этом полагаться на Гинденбурга, у которого была настоящая антипатия к Гитлеру и который неоднократно уверял, что «странный ефрейтор», как он его примечательным образом называл, никогда не будет назначен рейхсканцлером с президентскими полномочиями. После выборов 31 июля 1932 года, на которых Гитлер получил 37 процентов голосов избирателей и 230 мандатов в рейхстаг, Папен предложил ему пост вице–канцлера. Однако вождь отныне самой сильной партии отклонил предложение и потребовал пост канцлера, для чего Гинденбург его хотя и принял, но правомерно отчитал, даже не предложив ему стула. Отныне Папен надолго стал непримиримым врагом Гитлера, и тот нашёл, что его следует разок ещё немного поставить на место, так сказать слегка осадить. То, что в конце концов именно Папен сделает Гитлера канцлером, осенью 1932 года никоим образом ещё нельзя было предвидеть.
Сначала даже казалось, что расчёт Папена «осадить» Гитлера близок к исполнению. Выборы в рейхстаг 6 ноября 1932 года стали для национал–социалистов провальными. Хотя они и остались сильнейшей партией, однако потеряли два миллиона голосов и 34 мандата. НСДАП оказалась в кризисе; вследствие постоянной предвыборной борьбы у неё были большие денежные долги — то, что она тогда уже финансировалась крупным капиталом, это легенда — и в ней нарастал кризис. Звучали голоса, которые полагали, что настало время несколько умерить амбиции и возможно несколько ближе рассмотреть предложения об участии в правительстве.
Кто смог чутко уловить эти голоса — это Шляйхер. Он пестовал идеи расколоть национал–социалистов, для чего привлечь в правительство в качестве министра как раз не Гитлера, а его внутреннего критика Грегора Штрассера, левого национал–социалиста. Сам Гитлер оставался упрям, а упрямее всего был Папен. Он считал теперь, что пришло время распустить рейхстаг, в этот раз без назначения сроков повторных выборов, приостановить действие Конституции, для начала некоторое время править без Конституции и затем навязать силой новую, строго авторитарную конституцию. Если же возникнет сопротивление, будь оно со стороны меж тем также ставших очень сильными коммунистов, будь оно совместно от них и от национал–социалистов, то его должен подавить рейхсвер. Однако что касается рейхсвера — это был Шляйхер, а Шляйхер больше не участвовал в игре. Напротив, уже несколько недель, уже с октября, возможно уже с сентября он добивался свержения Папена.