В центре Первой мировой войны находилась Германия, которая вела европейскую войну на два фронта и проиграла её, причём на её территории ни разу не велись военные действия. В центре Второй мировой войны была Америка, которая вела глобальную войну на два фронта и выиграла её, причём её территория также не стала театром военных действий. (То, что Россия также стала или осталась победителем во Второй мировой войне, и не вынуждена была, как например Англия, вписаться после 1945 в американскую мировую систему, решилось лишь во время холодной войны, которая последовала за Второй мировой войной). Интересно при этом то, что только держава–победительница Америка в союзе с Англией с 1941 до 1945 года вела настоящую мировую войну, в которой театром военных действий был весь земной шар, в то время как из трёх проигравших войну держав Япония вела только азиатско–тихоокеанскую, Италия только средиземноморско–африканскую, а Германия только европейско–атлантическую войну. Правда, при этом Германия некоторое время поддерживала и соучаствовала в итальянской войне на Юге.
Как и всегда, обстоятельства созрели до Второй мировой войны лишь в течение 1941 года, и полноценной мировой войной она стала, как уже сказано, лишь в декабре того же года. В сентябре 1939 года Вторую мировую войну ещё совершенно нельзя было предвидеть. Два главных участника, Америка и Япония, вообще не имели никакого отношения к германо–польской сентябрьской войне, Россия была на стороне Германии, Италия после тщетных попыток остановить конфликт и послужить посредником отошла в сторону, и только Англия и Франция объявили 3‑го сентября Германии войну из–за её нападения на Польшу. Однако это объявление войны было сначала лишь дипломатическим актом. Военные действия со стороны Запада не начинались; с военной точки зрения между Англией/Францией и Германией в 1939 году войны не было.
Можно ли в свете англо–французского объявления войны рассматривать сентябрь 1939 года как начало европейской войны? Существует выдающаяся книга венгерско–американского профессора Джона Лукаша «Последняя европейская война» [37], которая ставит этот вопрос и блестяще делает его понятным. (На немецком языке эта книга была издана в 1978 году в Штутгарте под вводящим в заблуждение названием «Лишение Европы власти» и привлекла слишком мало внимания). Лукаш также датирует начало Второй мировой войны лишь декабрём 1941 года. Он рассматривает военные кампании Гитлера против Польши в сентябре 1939 года, против Дании и Норвегии в апреле 1940, против Франции, Голландии, Бельгии и Люксембурга в мае и в июне 1940, против Югославии и Греции в апреле 1941 и против России с июня 1941 года, а также вступление Италии в войну в июне 1940 и непрерывное сопротивление Англии державам Оси как одну связную войну, которая началась в сентябре 1939 года и превратилась в декабре 1941 года во Вторую мировую войну — а именно как «последнюю европейскую войну», войну, которую Гитлер почти выиграл. Лукаш делает это убедительным посредством блестящего искусства повествования и аргументации, и по меньшей мере соглашаешься с ним в том, что всё, что происходило до декабря 1941, именно не было ещё Второй мировой войной, а не более как её подготавливало. Но можно ли поэтому воспринимать это как единый исторический процесс, как «европейскую войну» (не суть, последнюю или нет)? Это всё же представляется весьма сомнительным.
Можно ли было в сентябре 1939 года уже предвидеть, что произойдёт в 1940 и в 1941 года? Было ли это уже полностью спланировано заранее? Или же это по меньшей мере было заложено в сентябрьских событиях 1939 года как неизбежное последствие? Ни на один из этих вопросов нельзя будет так легко дать утвердительный ответ. Европейские нейтральные государства в Скандинавии, в Нидерландах и на Балканах все в сентябре 1939 года ещё со страхом и с надеждой стремились держаться в стороне от войны, да и Италия вела себя так же осенью 1939, не говоря уже о России, которая до последнего момента верила, что она с Гитлером договорилась.
А сам Гитлер? Знал ли он уже в 1939 году, что он будет предпринимать в 1940 и в 1941 гг.? Едва ли. Что он всегда замышлял, это было нападение на Россию, однако поздней осенью 1939 года это было отложено на неопределенной время, а окончательное решение об этом было принято лишь 18 декабря 1940 года. Норвегия с Данией в 1940 и Югославия с Грецией в 1941 гг. были импровизациями, одна как реакция на английские планы, другая — в ответ на поражения итальянцев. И в Африку Гитлер пошёл лишь для того, чтобы вызволить из неприятностей итальянцев, которые начали там в 1940 году свою собственную, весьма необдуманную войну.
На Европу Гитлер не нападал
Оккупация Голландии, Бельгии и Люксембурга была для Гитлера не самоцелью, а необходимым из стратегических соображений побочным продуктом военной кампании во Франции. В отличие от например наполеоновских войн в 1939 году не было ни большой европейской коалиции против Гитлера, ни составленного предварительно Гитлером плана по военному завоеванию Европы и её политическому преобразованию.
Отдельные, не связанные друг с другом и находившиеся далеко друг от друга, всегда прерывавшиеся длительным паузами гитлеровские военные кампании 1940 и 1941 гг. лишь с определённой натяжкой можно назвать единым процессом, европейской войной. Однако совершенно определённо нельзя сказать, что эта европейская война стала реальностью уже 1 сентября. Реальностью в этот день стала лишь германо–польская война, в которую Россия вступила 17 сентября, когда её исход уже был решён, на стороне Германии и с согласия Германии — снять, так сказать, сливки — подобно тому, как позже, в июне 1940 года, Италия вступила в германо–французскую войну. Кроме немцев, поляков и — немного, в последний момент — русских, в сентябре 1939 года не воевал никто.
Прежде всего также не воевали французы и англичане. Они не пришли Польше «на помощь всем, что было в их силах», как было обещано в объявлении Англией гарантий для Польши от 30 марта. Они объявили войну и затем стояли с ружьём «у ноги», хотя они в течение целого месяца сентября, пока почти весь германский вермахт сражался в Польше, имели на западном фронте подавляющее преимущество. В течение следующих семи месяцев на Западе в военном плане также ничего не произошло. Напротив, сразу же после объявления войны царило необъявленное перемирие, которое было нарушено лишь в мае 1940 года, и нарушено оно было вовсе не союзниками, а Гитлером.
Можно рассматривать английское и французское объявление войны 3 сентября в качестве начала войны между обеими западными державами и Германией только в совершенно формальном, международно–правовом и дипломатическом смысле. В действительности между объявлением войны и настоящим началом войны было полгода, если смотреть со стороны Англии и Франции — то это было менее начальная фаза войны, а гораздо более конечная фаза «умиротворения», которое ей предшествовало.
«Умиротворение», концепция тогдашнего английского премьер–министра Чемберлена, с именем которого это определение навсегда останется связанным, позже проклиналось за неприкрытое слабосильное уступничество перед требованиями и угрозами Гитлера. Однако не всё было так просто. «Умиротворение» было вполне самостоятельной, продуманной политической концепцией, которую Чемберлен противопоставил гитлеровской, частично чтобы её проверить, частично чтобы её остановить или отклонить. Целью Чемберлена было, как говорит название его концепции, «умиротворение» или «удовлетворение». Германия должна быть удовлетворена, Европа тем самым умиротворена. Средством для этого был ряд обусловленных предложений. Англия Чемберлена — и вслед за нею также и Франция — предлагали помочь Гитлеру в осуществлении тех его притязаний, которые были оправданы в соответствии с национально–политическими принципами, то есть в присоединении Австрии, Судетской области и также Данцига к Германскому Рейху — при соблюдении трёх условий: то, что он постоянно будет поступать в согласии с Англией и с Францией; что он не будет применять военного насилия; и то, что он тем самым удовлетворится. С выполнением обоих первых условий с самого начала не заладилось. Однако в марте 1939 года, с маршем на Прагу, Гитлер явно нарушил также и третье, решающее условие и подтвердил подозрения, что в действительности он преследует не национально–политические, а империалистические цели.