Вероятно, в этой тотальной перемене сцены лежит причина того, что вскоре после своей смерти Штреземанну не досталась заслуженная посмертная слава. Его образ принадлежал к короткому промежуточному периоду, который вскоре был перекрыт массами породы исторического землетрясения. Однако этот период создавал он. У немцев более оснований, чем они знают, относиться с уважением к его памяти; и они могли бы всё ещё многому у него поучиться.
(1978)
Конрад Аденауэр: соответствующий человек для соответствующего времени
Разумеется, он желал столько единства, сколько возможно, однако только при условии, чтобы его Германия была прочно связана со своими западными соседями.
Конрад Аденауэр. Черчилль назвал его величайшим немецким государственным деятелем со времён Бисмарка. Председатель СДПГ Курт Шумахер однажды обозвал его канцлером союзников. Реплика Шумахера в ноябре 1949 года в германском бундестаге была несправедливыми, наполненными ненавистью словами, однако в этом можно углядеть зёрнышко истины, сомнение: был ли Аденауэр действительно свободным творцом германской политической судьбы, как Бисмарк, или без него всё так же бы происходило? Быть может, он всего лишь как поезд ехал по рельсам, которые для него проложили победители? В этом следует разобраться. И если за ним признают ранг созидательного государственного деятеля — и я полагаю, что это следует делать — то тогда сразу же возникает вопрос: была ли его деятельность собственно счастьем или же несчастьем для Германии? Для ответа на этот вопрос, возможно пока ещё слишком рано; однако ставить его следует.
Предварительное замечание может сначала показаться лишь биографическим курьёзом; однако возможно, что оно предлагает ключ к более важным вопросам. Я имею в виду простой, но глубоко примечательный факт — то, что Аденауэр в течение всего времени своей политико–исторической деятельности был очень старым человеком. То, что государственные деятели на службе и в звании становятся старыми и седыми, что как раз наиболее могущественные не могут отказаться от власти, так что затем их смерть в большом возрасте пробивает брешь — это нередко. Однако то, что кто–то в возрасте более семидесяти лет вообще впервые появляется на национальной сцене, достигает своего кульминационного пункта в возрасте восьмидесяти и ещё в девяносто лет активно принимает участие в общем деле — едва ли найдется в истории ещё такой пример. Аденауэр начал в возрасте, в котором политики обычно уходят на покой. Он был чудо–стариком, как бывают чудо–дети [60], и как вундеркинды в зрелом возрасте часто снова опускаются до среднего уровня, так в жизни Аденауэра до его шестидесяти лет при всём желании нельзя обнаружить ничего более, чем безусловно добропорядочная среднестатистическая жизнь.
Аденауэр был человеком, поднявшимся из мелких обстоятельств в крупную буржуазию. В течение шестнадцати лет он был дельным, достойным обербургомистром Кёльна. В 1926 году, в Веймарской республике, он чуть было не стал рейхсканцлером, однако именно лишь чуть было не стал. (А большинство веймарских рейхсканцлеров и без того были лишь честными середняками). Во времена нацистов он не сотрудничал с ними, что делает ему честь. Затем в 1945 году печально гротескный эпизод: американцы снова поставили его обербургомистром в Кёльне, а англичане, которые переняли Кёльн от американцев, снова уволили его, в глубоко оскорбительной форме, чего он никогда не смог забыть. Далее, в 1946 году в возрасте семидесяти лет, решение стать политиком. И одновременно с этим решением настоящий взрыв скопившейся энергии, решительность, воля руководства, способность осуществления и целеустремлённость, уверенность в себе и непоколебимость, которые в течение трёх лет безостановочно несли его на гребне волны и удерживали его там четырнадцать лет. Совершенно не говоря обо всём, что он в эти годы сделал верного или неверного, это личное достижение политической силы, какого со времён Бисмарка никто в Германии не проявил ни до, ни после.
Многие более молодые уставали гораздо раньше. Здесь нечто, что требует объяснения. Что в семидесятилетнем Аденауэре неожиданно освободило силы и таланты, о которых прежде ничего не подозревали? Откуда этот неожиданный, поздний прорыв к великому? Я полагаю, что ответ даёт Якоб Буркхардт в объёмном эссе о великих в истории, который образует пятую главу его «Всемирно–исторических размышлений». В нём говорится: «Предназначение великого человека, похоже, состоит в том, что он исполняет волю, которая превышает индивидуальное и которая по исходному пункту из воли нации или общности будет определена в качестве воли эпохи». И далее: «Время и человек вступают в загадочное взаимодействие», и в заключение: «Не каждое время находит своего великого человека, и не каждая великая способность находит своё время». Это так. Безусловно, в Аденауэре всегда должны были быть спрятаны способности, которые в семьдесят лет неожиданно у него прорвались, однако прежде они не находили своего времени. Обстоятельств, к которым они подходили, не было.
В его работе на посту обербургомистра Кёльна задним числом хотели уже найти нечто из его позднейшего стиля, когда он был канцлером Федеративной Республики. Такое могло быть; однако оно могло тогда как раз проявиться лишь в малом, и также если бы он в 1926 году стал бы рейхсканцлером, то вероятно он себя исчерпал бы. Было бы тяжело проявить себя в тогдашнем Берлине при Гинденбурге и рядом с Штреземанном. Лишь после катастрофы 1945 года пробил час этого таланта. Лишь теперь наступило время, которое казалось ждало именно этого человека, ситуация, которая так сказать была скроена под него.
Даже его преклонный возраст в этой ситуации из невыгодного свойства стал преимуществом. И прежде всего по совершенно внешним причинам. У стариков неожиданно ещё раз появился шанс. Они должны были ещё раз выйти на сцену, поскольку немецкий политический ландшафт был вырублен. Поколение тогдашних сорока — и пятидесятилетних, то есть поколение нацистов, было истощено и скомпрометировано, а тридцатилетние лежали в солдатских могилах или сидели в лагерях военнопленных. Однако также и по гораздо более глубоким, относящимся к психологии масс причинам это было правильно, что наследие Гитлера в Германии пало на плечи не его сверстников или более молодых, а на стариков — то, что Германия в своей истории так сказать ещё раз отошла вспять и снова ухватилась за поколение до Гитлера. Потому что после гитлеровской катастрофы в коллективном немецком подсознании глубоко засело вот что: оттуда, где оказались в 1945 году, дороги вперёд нет. Следовало сначала несколько вернуться назад, назад за тот рубеж, где попали на ложный путь, который привёл в Ничто. Назад в германское прошлое, в котором была ещё прочная почва под ногами.
Когда однако было такое, сказать не столь легко. Веймарская республика ведь также не образовывала прочной почвы, а кайзеровский рейх также уже плохо кончил; его никаким образом нельзя было бы восстановить. Тем не менее, с кайзеровским рейхом были связаны прежде всего понятия, к которым инстинктивно стремились вернуться: право, порядок, нравы и приличия, гражданские свободы; и такой человек, как Аденауэр, который был сформирован в кайзеровском рейхе, однако прямо его не воплощавший, человек, который так сказать никогда не был полностью приступившим к действию гражданским резервом кайзеровского рейха, один из его крупных бургомистров, и он олицетворял довольно точно то, к чему стремились вернуться. Он был человеком часа, и он чувствовал это сам, и хотел этим воспользоваться.
60
Игра слов в немецком языке: Wundergreis — чудо–старик; Wunderkinder — чудо дети, а по–русски — вундеркинды.