Так что в конце сентября всё, казалось, застопорилось, прежде чем собственно начаться. За то, что затем в октябре и в ноябре в конце концов дело дошло до переговоров о присоединении, следует благодарить Баден. 3‑го октября Баден в одиночку сделал официальный запрос на вступление в Северогерманский Союз. Вслед за тем также решились на переговоры о вступлении также Гессен — Дармштадт и Вюртемберг; и определённая боязнь изоляции, вместе с желанием повлиять на переговоры других, определила теперь то, что теперь и Бавария послала в Версаль делегацию для переговоров. Премьер–министр граф Брай — Штайнбург, возглавлявший её и не бывший другом Пруссии, прибыл с далеко идущими целями: либо роспуск Северогерманского Союза и основание заново весьма свободного Германского Союза, который в принципе оставлял бы его участникам их самостоятельность; либо разделение Германии на Северогерманский и Южногерманский Союзы, один во главе с Пруссией, другой во главе с Баварией.
Из обоих планов ничего не вышло. Первый Бисмарк с самого начала объявил неприемлемым; второй потерпел провал у других южно–германских государств, которые после раздельных переговоров и при различных особых условиях одно за другим оказались готовы к вступлению в Северогерманский Союз. Переговоры были запутанными, раздражёнными и часто возбуждёнными. Версаль был военным лагерем; о спокойной атмосфере конференции не могло быть никакой речи. Возобновившаяся война, угроза интервенции европейских держав, растущая напряжённость между Бисмарком и Мольтке доминировали на сцене и уводили переговоры с южно–германскими государствами на задний план. Сам Бисмарк, который вынужден был проводить их в паузах между другими срочными делами, сетовал следующим образом:
«Для меня это очень тяжкая ответственность — здесь одному заключать договоры и сделки, которые имеют решающее значение для будущего. У меня плохо налаженная связь с родиной, у меня нет под рукой документов, и всё же я должен решаться: это я принимаю, а это нет. Я подставляю всю свою жизнь под огонь последующей критики, если происходящие с южно–германскими государствами сделки плохо закончатся, а ведь успех в них возможно заранее просчитать с таким же успехом, как следующую раздачу в фараоне». (Под «фараоном»" здесь подразумевается французская карточная игра).
Вюртемберг в конце концов подписал
К середине ноября с Баденом, Гессеном и Вюртембергом в основном договорились, с Баварией всё ещё существовали разногласия, и Бисмарк в конце концов решился пока заключить договор только с тремя меньшими государствами — пожалуй и для того, чтобы тем самым слегка надавить на изолированную таким образом Баварию. Затем в последний момент Вюртемберг снова отошел в сторону: он не желал участвовать в сделке без Баварии. Так что 15 ноября был пока что подписан только протокол о присоединении с Баденом и Гессен — Дармштадтом, что безусловно выглядело бледным достижением. Баденский премьер–министр Юлиус Жолли писал своей жене:
«Я представлял себе момент, когда будет достигнута эта цель, к которой я стремился уже столь долгие годы, более блистательным, чем он был на самом деле; он был для меня именно вследствие моей старой болезни, происшедшей с изрядной силою, попросту раздражающим, и всё время в голове у меня было лишь одно желание — я хотел, чтобы он миновал. И когда мы с Бисмарком после трёхчасовой утомительной дискуссии о всякого рода побочных вопросах наконец подошли к подписанию, то и он пожаловался на недомогание: его печень больна, и всякое раздражение действует ему на желудок».
Сотрудник Мольтке, Бронсарт фон Шеллендорф, который, правда, отличался постоянной злобой к Бисмарку, 20 ноября отметил в своём дневнике почти что злорадно: «Определённое чувство досады тяготеет над графом Бисмарком, у него определённо есть чувство, что в этой войне он играет подчинённую роль, потому что до сих пор солдат достигал всего, а дипломат ещё ничего не достиг. Мелкие политические трюки оказались паутиной».
Однако это суждение было преждевременным, поскольку как раз в эти дни Бисмарк наконец справился и с Баварией — в основном правда посредством великодушных уступок. Бавария и после своего присоединения к союзу, который теперь должен был быть переименован в «Германский Рейх», оставалась почти суверенным государством, со своей собственной почтой и железной дорогой, значительной собственной системой налогов, собственной армией под собственным верховным командованием в мирное время, даже с правом собственного дипломатического представительства. Граф Брай — Штайнбург писал своей жене: «Что касается меня, то я отсюда выношу твердое сознание, что в подготовленном нами соглашении содержатся максимально благоприятные условия, которых можно было достигнуть при современных отношениях».