Между тем — тщетно. 29 ноября «Главконюх» прибывает в Мюнхен с составленным самим Бисмарком для копирования баварским королём «Кайзеровским письмом». «Знаете что, Ваше Величество», — должен сказать он, — «напишите сразу же сами письмо, таким, каким оно должно быть, иначе потом опять снова будут неприятности». Решающую сцену, которая затем была разыграна у короля, Хольнштайн в 1876 году описал гофмаршалу прусского кронпринца, графу Аугусту цу Ойленбург, а тот передал её следующим образом:
«Прибыв в Хоэншвангау [25], он не мог добиться получения доступа к Его Величеству. Король, как только прослышал о прибытии фон Хольнштайна, тотчас же улёгся в постель и у него заболели зубы. После напрасного ожидания с 10 часов утра до без четверти 4 часов пополудни он передал сообщение Его Величеству, что точно в 6 часов он отправится в обратную дорогу в Версаль и что до этого срока он должен иметь высочайший ответ. После этого он наконец был допущен к лежащему в постели и полностью закутанному в одеяла королю, и до половины шестого у него была с ним жесткая борьба, тем более мучительная, что Его Величество не возражал ему по существу, а пытался всяческими несущественными отговорками затянуть дело. Граф Хольнштайн в конце концов вынужден был дойти до того, чтобы зачитать вслух королю согласованный с графом Бисмарком и отредактированный графом Брай в купе поезда набросок письма, и теперь в последние минуты с часами в руках он повторял королю, что он, Хольнштайн, чтобы сдержать своё слово и снова быть в условленное время в Версале, должен выехать из Хоэншвангау точно в 6 часов; если же Его Величество до того момента не напишет письмо, то тогда эта фаза необратимо минует, и в Версале будут знать, что им следует искать выхода иным образом. Разумеется, король полностью волен поступать так, как он желает, однако Хольнштайн, как преданный слуга короля, должен дать возможность Его Величеству обдумать то, что постановка под сомнение желаемой немецким народом императорской власти через недоброжелательство короля Баварии, чьи войска стоят перед Парижем и возможно призовут там кайзера без приказа, должна противопоставить сопротивляющегося короля его собственному народу, чего Его Величеству придётся избежать лучше всего пребыванием в Швейцарии. — Король теперь встал и подошёл к письменному столу, однако тут снова объявил, что вследствие отсутствия бумаги не может писать; Хольнштайн, чтобы получить бумагу, вынужден был позвонить, однако прежде чем он это выполнил, бумага вдруг нашлась, и король наконец стал писать, не говоря ни слова».
Это сообщение в целом выглядит заслуживающим доверия — за исключением только того, что Хольнштайн предусмотрительно опустил при этом самое главное. Разумеется, вся эта сделка была для короля Людвига II мучительной и неприятной; для подкупа пожалуй должно было быть приложено ещё некоторое давление, которое Хольнштайн, сам материально заинтересованный, взял на себя. У него самого было меньше угрызений совести; на обратном пути в Версаль он записал на своей манжете имя машиниста локомотива; добрый малый тоже должен был получить своё вознаграждение. Выплаты Людвигу II, который не появился на провозглашении кайзера, начались в марте 1871 года. Секретарь и хронист Бисмарка, Мориц Буш, отметил, что «канцлер, когда Хольнштайн прибыл к нему, тотчас же принял его в своей рабочей комнате, служившей также спальней, и вскоре после этого заказал шампанского».
Это было 2 декабря, и тем самым было устранено баварское препятствие. Однако на следующий день проявилось нечто почти столь же трудное. Король Пруссии не желал получать нового звания. Его сын, впоследствии ставший кайзером Фридрихом, записал вечером в свой дневник: «После трапезы я познакомил Его Величество с дошедшими до моих ушей вследствие моего любопытства слухами и вследствие этого получил разрешение присутствовать при как раз назначенном докладе графа Бисмарка, который затем зачитал письмо баварского короля… Его Величество совершенно вышел из себя из–за содержания этого письма и был как будто надломлен; казалось, судя по этому, что он не имел понятия, что концепция была передана в Мюнхен отсюда… Короля сегодня невозможно было переубедить, и в лозунге «Кайзер и Рейх» он видел лишь свой собственный крест, как и вообще для прусского королевства».