Часто говорилось, что в этих переговорах состояла последняя надежда на мир и что лишь их провал — в котором на Польше лежит основная вина — обеспечил Гитлеру возможность решиться на войну. Это умозрительные рассуждения. Как стал бы вести себя Гитлер, если бы летом 1939 года осуществился союз Запада и России над головой Польши, не знает никто. По всей вероятности, он сам этого ещё не знал летом 1939 года. Возможно, он устрашился бы на мгновение большой коалиции, отложил бы войну и дал бы себя наградить за эту умеренность Данцигом (цель, которая всё ещё мерещилась английским умиротворителям) — всё в надежде, что западно–восточный союз вскоре будет разорван из–за своих внутренних противоречий. Однако возможно, что он основывался на том, что это произойдёт, и во время войны (чьи тяготы по положению вещей были бы поделены довольно неравномерно), и несмотря ни на что, отважился бы на войну, как в 1941 году он отважился на нападение на Россию несмотря на нерешённую войну с Англией и на угрозу войны с Америкой. Знать это невозможно. Во всяком случае, до начала августа Гитлер не принимал никаких безвозвратных решений. Он принял их лишь тогда, когда стало совершенно ясно, что переговоры о союзе между Лондоном, Парижем и Москвой обречены на провал. После этого Гитлер решился; и решился он теперь именно на намеченную лишь поверхностно возможность номер три — война против Польши в союзе с Россией и раздел Польши между Германией и Россией. С союзом с русскими он хотел одновременно надеяться на то, что западные державы всё же испугаются выполнить свои союзные обязательства по отношению к Польше. Если же нет, то тогда большой, всегда планировавшейся войне на Востоке против России всё же станет предшествовать война на Западе.
Инициатива заключения германо–русского пакта от 23 августа исходила от Гитлера, однако Сталин пошёл ему навстречу с поспешной готовностью, которая резко отличалась от его подозрительной сдержанности во время переговоров о союзе с Западом. Нет сомнений, что тем самым он облегчил Гитлеру решение о начале войны. В его оправдание следует однако учесть, что военные устремления Гитлера — и именно не только те, что касались Польши, но и те, что относились к России — он в основном и так уже несомненно предвидел и что в этом он не заблуждался. Почему он на это пошёл — это стремление отвести эти военные устремления от России; для него законная цель. Вопрос был в том, могло ли это быть достигнуто скорее в союзе с Западом или же в союзе с Гитлером. В союзе с Западом он должен был считаться с тем, что Гитлер вскоре будет у русской границы в качестве врага. В союзе с Гитлером: в качестве партнера на границе, которая всё же пролегает через Польшу. Это говорило в пользу союза с Гитлером. Сверх того Сталин должен был думать о том, что западные державы ведь и без того имеют союз с Польшей и приличия ради должны будут исполнить свои союзные обязательства и без дополнительного союза с Россией. Тем самым он по меньшей мере выигрывал время; возможно, что он вообще избегал войны, если она именно на Западе затянется и силы Германии истощатся. Насчёт первого он предполагал верно, насчёт второго заблуждался.
Без сомнения, сентябрьская война 1939 года была среди всего прочего и трагедией заблуждений. Западные ошибочные расчёты, завышенная самооценка Польши и цинизм русских — все это внесло свой вклад, чтобы сделать её возможной. Однако действительно желал этой войны только один: Гитлер. 11 августа 1939 года в разговоре с Карлом Буркхардтом, который мы уже цитировали, он позволил себе уронить пару фраз, которыми он в виде исключения выразил свои настоящие мысли: «Всё, что я предпринимаю, направлено против России; если Запад слишком глуп и слеп, чтобы понять это, то я буду вынужден договориться с русскими, разбить Запад, и затем после его поражения со всеми своими собранными силами обратиться против Советского Союза». Хотя в этом высказывании Польша ни разу не упомянута, оно содержит ключ к войне, которую начал Гитлер 1 сентября.
(1979)
Заметки о политике
Политика и здравый смысл
История — это застывшая политика вчерашнего дня, политика — это ещё текущая история завтрашнего дня.
Является ли политика в нормальном случае разумной? Являются ли политика и здравый смысл определениями, которые составляют одно целое? Я не хочу умалчивать о том, что придерживаюсь того мнения, что так и есть. Но это не является бесспорным мнением. Существует также точно обратная точка зрения: что политика — это та область, в которой как раз иррациональное собственно является определяющим и решающим, то есть воля, в особенности стремление к власти и демонизм власти, личное или коллективное честолюбие, помыслы о престиже, массовый самообман и табу, однако также и такие вещи, как душа народа и дух народа, мифы, органически выросшее, традиции: всё, что угодно — только не трезвое, холодное, плоское, мелкое, скучное благоразумие.