Первыми, кто действительно назвали свою революцию — революцией, были французы в 1789 году. И с тех пор слово «революция» получило узкое, точно описанное значение, которое оно сохраняло вплоть до 20 века и долгое время в нём. Революция — это была насильственная, неожиданная, квази–военная акция воодушевлённых масс; это были сражения на баррикадах, штурм общественных зданий, низложение, изгнание или арест королей или правительств. Краткий, резко ограниченный, взрывной процесс, удар молнии, который меняет сразу всё или, по меньшей мере, должен изменить.
Карл Маркс первый осознал, что это определение революции привязано к внешним проявлениям, и что в случае великих революционных событий речь идёт об эпизодах; пожалуй, о драматических кульминациях, заключительных актах, однако не о самой революции. Маркс обобщил все великие события, о которых я только что рассказал, от немецкой крестьянской войны до Великой Французской революции и вдобавок до огромного исторического процесса, который он назвал «буржуазная [49] революция». Она странствовала из страны в страну и ей с большими паузами на передышку потребовалось более трёх столетий, чтобы завершиться. Однако теперь — так это во всяком случае видел Маркс — она была завершена, её историческая миссия выполнена. Она взорвала все иерархические связи и оковы средневекового мира, выхолостила веру в потусторонний мир, на котором основывалось сильно разделённое, но крепкое пирамидальное здание феодального общества, лишило мир бога и секуляризировало его, и оставило только два класса: имущих и неимущих, буржуазию и пролетариат.
Мир созрел для последнего сражения, которое должно было завершить буржуазную революцию. Что теперь стояло на повестке дня истории, это «пролетарская революция». Буржуазия — до вчерашнего дня сама в течение столетий бывшая революционным классом — стала теперь защитником существующего порядка и тем самым отжившим и готовым к ликвидации классом, который капиталиста одел в сапоги феодального господина. Он стал драконом, который почивает на своей собственности, у него больше ничего нет предложить миру. Буржуазия теперь так же бессмысленно и безыдейно стоит на пути человеческого прогресса, как стояла аристократия в 1789 году, и теперь на повестке дня была совершенно другая революция, а именно пролетарская, чьим методом была экспроприация экспроприаторов, и чьей целью был скачок из царства нужды в царство свободы, бесклассовое общество, отмирание государства.
Прежде чем я стану критиковать эти идеи Маркса, я бы хотел выказать ему своё уважение. Он является королём мысли, его историческое видение почти что зловещей прозорливости и убедительности, и неудивительно и не случайно то, что почти столетие он увлекал и пленял души с определённой неотразимостью, и именно души друзей и врагов, поскольку не только коммунисты жадно впитывали своего Маркса, но также и буржуазия поколений после 1870 года как по волшебству приняла малопочётную роль, которую он ей уделил.
Ведь буржуазный фашизм был ничем иным, как буквальным, как будто загипнотизированным воплощением пророчества Маркса — попыткой буржуазии целиком и полностью забыть о том, что она некогда была революционным классом и каким–то образом восстановить иерархический порядок, который она разрушила за три столетия революционной работы. Разумеется, попыткой с негодными средствами. Фюрер или дуче был ведь всё же лишь скверной заменой кайзеру или королю божьей милостью. Идеология ведь всё же не имеет силы религии, партия не владычествует над душами так, как это делает церковь. А гауляйтер в качестве нового феодального властелина — это была смехотворная имитация: «бюргер в качестве аристократа». Тем не менее невозможно оспорить того, что буржуазия фашистской эпохи вела себя строго по Марксу.
Негативная часть пророчества Маркса — конец буржуазной революции и превращение самой буржуазии в реакционный класс — казалось, воплотилась в жизнь буквально. С позитивной частью дело обстоит более проблематично. Ведь как известно, пролетарская революция произошла не в завершённых капиталистических странах, а в России, то есть в стране с до — или раннекапиталистическим уровнем развития, которая ещё вовсе не провела свою буржуазную революцию, и её результатом там были также — видит бог — вовсе не начала и признаки отмирания государства и появления бесклассового общества, а как раз скорее обратное. Можно уважать достижение Сталина — построение социалистической мировой державы в отдельной стране, а именно в отсталой стране. Однако это не было воплощением видения будущего Марксом и также оно не превратилось в таковое по Сталину. Марксистам всегда было трудновато оспорить это. И их надежда на то, что социализм русской чеканки в конце концов ещё послужит образцом для подражания в высокоразвитых капиталистических странах Запада, становилась всё слабее. Сегодня она почти что мертва; даже слово «почти» можно вычеркнуть.
49
Оригинальное словосочетание в исходном тексте»