Спуск поэтому не требовался, но я еще размышлял: не оставить ли с ним Рубинека?
Почему именно Рубинека? Мне просто казалось, что после перелома ноги в прошлом году он самый слабый из нас, самый медлительный, а теперь, хотя это, возможно, и негуманно, учитывались силы и возможности каждого участника. Неизвестно, что нас еще могло ожидать… Я не чувствовал себя, однако, в полном смысле руководителем, чтобы в подобной ситуации принимать решение о том, кому остаться, не говоря уже о возможности вынудить кого-то исполнить его.
Втроем мы решили, что подстрахуем Юзека длинной петлей к верёвке, крепящей палатку. Мы приготовили еду, накрыли его пуховыми куртками, палатка находилась в безопасном месте. И мы ушли… Если бы состояние Юзека в то время уже было серьезным, то, будь спокоен, я сумел бы отказаться от вершины и скомандовать спуск.
К счастью, оказалось, что он спал почти все время, пока мы отсутствовали, и, возможно, даже чувствовал себя чуточку лучше».
Войтек:
«Последние дни я пробивал дорогу, как машина, независимо от того, чья была очередь, и вообще почти не замечал, что происходит вокруг.
Только на предвершинном плато, когда я увидел вершину, наступила разрядка. Я знал уже, что гора будет нашей. Я достал из рюкзака радиотелефон и связался с базой: «Алло, это штурмовая группа! Видим вершину! Скоро будем там. Поддерживайте связь!»
А Юзек? В его утреннем состоянии я не усматривал никакой опасности. Ему, по-моему, ничто не грозило. Между критическим состоянием и простым недомоганием — дистанция огромного размера. По-моему, он мог бы идти. Мне казалось, что он поступает благородно: чувствует себя не в форме и отказывается. Ради своих коллег…»
Шимек, очередной день в лагере II:
«Который же это день я торчал в «двойке»? Третий? Нет, уже четвертый…
Я увидел утром, как вы карабкались вверх по кулуару. Вы сохраняли фантастический темп. Потом я заметил вас на ребре, а в одиннадцать — красное пятнышко… на вершине! Вы долго сидели там. В бинокль видны были даже ваши ноги на фоне неба. Я гордился вами!
Потом все заволокло туманом, пошел снег. После полудня с перевала спустились Пасанг Дава и Джепа. Они несли «рондо» и остатки снаряжения. Первым делом я рванулся к радиотелефону, который они принесли, хотел связаться с вами. Я также все время надеялся, что из базового лагеря прибудет Сташишин. Однако батарейки сели. Связаться с вами не удалось.
Я сообщил шерпам, что вершина покорена, они радовались, как дети».
Рогаль в «четверке»:
«Весь день мы провели в «четверке». Лагерь оказался очень тихим, был удачно расположен, и в нем — уйма доставленных шерпами продуктов. Мы, полные тревоги, ждали связи, не спеша готовясь к завтрашнему штурму.
В одиннадцать Большой сообщил нам с базы, что в бинокль видел пятерку уже у самой вершины. Вскоре после этого мы услышали в микрофон спокойный, начисто лишенный эмоций голос Войтека: «Мы на вершине Кангбахена!»
Мы радовались, тронутые до глубины души.
Связь, увы, была односторонней: мы вас слышали, вы же — только базовый лагерь. Из разговора Войтека с базой мы узнали, что на вершину взошли пятеро, Юзек оставался на биваке.
Позже Большой передал, что заказал носильщиков на 1 июня, а шерпы уже ликвидировали лагерь на перевале. Все кончилось… Вечером в нашу палатку явился Доктор. Мы раздумывали, стоит ли в создавшихся условиях пытаться совершать второе восхождение или нет?
Во время дневного сеанса связи Войтек Бранский уведомил, что Юзек в плохой форме, но повода для беспокойства нет. По словам Войтека, можно было уже ликвидировать «четверку», штурмовой группе в качестве поддержки мы уже не требовались.
Если мы отправимся вверх, вся операция затянется на три-четыре дня, а так как группа Валъдека, как мы поняли, измотана, некому будет заняться ликвидацией лагерей.
Муссон уже как будто дошел до Непала, и, хотя погода еще не успела испортиться, сделалось слишком тепло, и это вызывало тревогу.
«В лагере IV слишком мало кислорода, он в лагере у перевала, но доставить его некому. Только когда принесут кислород, можно отправляться в путь. Кроме того, нет вспомогательной группы», — считал Доктор.
Я согласился с мнением старших коллег, будучи самым неопытным, неакклиматизировавшимся на такой высоте. Петр, как всегда, отмалчивался. Доктор хотел взойти на вершину, он себя чувствовал великолепно, но в создавшейся ситуации высказывался скорее «против», нежели «за».