– У нас в доме есть что-то, что можно поставить нам в вину?
– Несколько памфлетов. И Библия.
Георг никогда особо не интересовался религией – в этом, как и во многом другом, он следовал за женой. Но для Левины реформатская вера вошла в плоть и кровь, скрепила душу так же нерушимо, как яичный белок связывает краски на полотне. Однако в нынешние времена держать в доме английскую Библию опасно.
– Главное для нас – ходить к мессе так, чтобы все видели.
– Да, и не забывать поднимать глаза на гостию.
Левина роется в стопках рисунков, разыскивая памфлет, недавно купленный на рынке.
– Вот, – протягивает ему несколько скрепленных вместе бумажных листков.
– Выглядит довольно невинно, – замечает он, просматривая памфлет, – но тут ведь не угадаешь. – И отправляет его в огонь.
Левина находит еще один – тот, что использовала вместо закладки в одном из своих анатомических атласов. Как стремительно меняется мир! То, что месяц назад было ненужной бумажкой, теперь таит в себе смертельную угрозу.
– К этому-то они придираться не станут, как ты думаешь? – говорит она, листая атлас с изображениями рассеченного человеческого тела. – Или тоже неблагочестиво?
– В тот день, когда и анатомия станет ересью, Ви́на, мы немедленно вернемся в Брюгге, – говорит Георг и крепко обнимает жену. – А что с твоей Библией?
– Георг, ты же не собираешься сжечь книгу?
– Лучше уж ее, чем тебя.
– Ни за что! – Ей не верится, что он предлагает такое. – Это же слово Божье!
– Верно, – угрюмо отвечает он. – Но Бог нас простит. Он знает, что у нас есть причины.
– Георг, это уж слишком!
– Тогда отдай мне, и я надежно ее спрячу. Закопаю где-нибудь подальше от дома.
– Неужто мы дожили до такого? – горестно спрашивает она.
– Пока нет, однако скоро доживем.
Она достает из деревянного ларца Библию, целует и передает мужу, с удивлением понимая, что его предусмотрительность ее успокаивает. Георг заботится о ней и защищает; вместе – она, муж, Маркус – они сильнее, чем по отдельности. Каково-то приходится Фрэнсис одной среди придворных шпионов и сплетников? На кого, кроме матери, надеяться ее девочкам? Неудивительно, что она готова выйти замуж хоть за конюха.
– Георг, я так тебя люблю! – растроганно говорит она.
– Знаю, – просто отвечает он.
Мэри
Уайтхолл, ноябрь 1554
Рука у королевы как птичья лапа. Вцепилась когтями мне в плечо, и все мои силы уходят на то, чтобы терпеть и не отталкивать ее. Другой рукой беспрерывно, круговыми движениями, поглаживает живот – чтобы никто не забыл, что у нее там ребенок. Сияет от счастья и не сводит глаз с мужа.
Я улыбаюсь, но за этой улыбкой клокочет омерзение. Я для нее по-прежнему ручная обезьянка и девочка на побегушках: сходи туда, сходи сюда, подай-принеси, почитай, разотри мне плечи. Как будто она забыла о том, что убила мою сестру. А как же совесть? Как она живет с тем, что совершила? Думает, так угодно Богу? Я не верю в Бога, которому угодны казни невинных! Однако на молитве вместе с прочими, смиренно опустив глаза, перебираю четки – золотая девочка Мэри Грей.
Ее испанец сидит рядом, но в напряженной позе, на самом краю скамьи, и старается отодвинуться подальше – так инстинктивно делают люди, когда сидят рядом со мной. Я знаю, как проявляется отвращение. Королева касается его рукава, и он морщится. Вижу, что она ему противна, но сама она совсем этого не замечает. Лицо у Филиппа точь-в-точь как у Кэтрин, когда ей преподносят какой-нибудь ненужный подарок, и приходится из вежливости делать вид, что очень довольна. Окружающим испанец по большей части нравится: красив, роскошно одет, держится как настоящий король. Люди вечно смотрят на внешность – мне ли не знать?
Все мы собрались на арене для турниров в Уайтхолле; здесь гости продемонстрируют нам испанское фехтование и верховую езду. В последние месяцы англичане не упускают случая показать, что ничто в испанцах их не впечатляет; и сегодняшний день – не исключение. Несколько иностранных дворян попарно сошлись на поле и машут рапирами, но мало кто обращает на них внимание. День серый, пасмурный, с неба сочится изморось. Мы сидим под навесом, завернувшись в меха, защищающие от холода и сырости, однако у фехтовальщиков на поле вид очень несчастный. Как они, должно быть, мечтают вернуться домой, под яркое южное солнце!
Испанцам Англия не по вкусу. Вечно жалуются на все – на погоду, на еду, на слуг. На их взгляд, мы странно одеваемся, не умеем себя вести, и нравы у нас чересчур бесцеремонные. Впрочем, это им не мешает пялиться голодными глазами на мою сестру и на Джейн Дормер. Фериа, ближайший сподвижник короля и, пожалуй, самый приятный из них, похоже, всерьез влюбился в Джейн. Кэтрин говорит, она станет для такого человека хорошей женой – она добрая, тихая и кроткая, и готова слушаться мужа. А послушание – главная добродетель хорошей жены: так говорит мистрис Пойнтц. Правда, не мне – все знают, что мне ничьей женой не бывать. Но я тоже должна быть кроткой и послушной, чтобы загладить этим свои недостатки. Однако хотела бы я знать, какая сила способна сделать кроткой и послушной Кэтрин?