– Миледи! – отвечает он и густо краснеет, словно на белую скатерть пролили вино.
Улыбка сработала – вот и славно! Я немедленно кладу ладонь ему на рукав. Он краснеет еще гуще. Его товарищ, кажется, смущен сильнее: для таких девушек, как мы, они привыкли оставаться невидимками. Кузина Маргарет, следуя моим наставлениям, задерживает на нем взгляд дольше, чем следовало бы.
– Хамфри, ты умеешь хранить тайны? – спрашиваю я.
– Если это ваша тайна, миледи, со мной она и умрет.
– Отлично! Тогда ты пропустишь нас к леди Елизавете и никому ничего об этом не скажешь.
– Но, миледи… – начинает он.
– Хамфри! – говорю я, притворно нахмурившись и взмахнув ресницами. – Надеюсь, ты не станешь меня разочаровывать?
– Скорее умру, чем разочарую вас, миледи. – Кажется, он говорит довольно искренне. – Однако у леди Елизаветы сейчас посетители.
Едва он произносит эти слова, с той стороны в дверь громко стучат. Мы с кузиной Маргарет бросаемся к оконному проему. Зажимая рот рукой, чтобы сдержать смех, я распахиваю окно и высовываюсь наружу, как будто бы полностью поглощенная видом на лошадиный загон, где щиплют травку жеребые кобылы.
Дверь распахивается; краем глаза вижу, что от Елизаветы выходят епископ Гардинер, мой дядюшка Арундел и еще пара знакомых лиц, чьи имена я не могу припомнить. Впрочем, знаю, что все они – члены Тайного совета.
– …невероятное создание! – говорит дядюшка Арундел. Должно быть, это он о Елизавете.
Когда они подходят ближе, мы отрываемся от окна и приседаем перед ними в вежливом реверансе.
– О, созвездие моих племянниц! – говорит Арундел, повернувшись к одному из своих спутников; в ярком свете я его узнаю – это Шрусбери. – Какое бы вы подобрали слово для группы родственниц?
– Будь это жены, назвал бы «парной упряжкой», – острит тот. – Но обе они прехорошенькие, так что скажем: «дуэт».
Оба смеются. Остальные нетерпеливо переминаются: должно быть, у них есть дела поважнее, чем любезничать с девицами.
– А что вы, милые дамы, делаете в этой части дворца? – спрашивает Арундел.
У Маргарет такой виноватый вид, что ясно: она вот-вот нас выдаст. Приходится мне взять инициативу на себя.
– Пришли взглянуть на кобылу королевы, которая недавно ожеребилась, – быстро, не давая ей открыть рот, отвечаю я. – Это единственное окно во дворце, откуда хорошо виден лошадиный загон.
Двое мужчин выглядывают в окно, и я показываю им кобылу, рядом с которой переминается на тоненьких ножках кроха-жеребенок. Понятия не имею, что это за лошадь – но, раз она здесь, должно быть, принадлежит королеве.
– Очаровательно! – говорит Шрусбери.
– В самом деле, – соглашается Арундел. – Будем надеяться, ее величество скоро последует примеру своей кобылы.
Все мы на это надеемся: но ребенок что-то не торопится появляться на свет. Он уже сильно запаздывает, и королева, измученная ожиданием и дурным самочувствием, становится злее день ото дня. Повитухи говорят, она неправильно высчитала срок. Кто знает? Я ничего не понимаю в том, как рожают детей – да и о том, как зачать ребенка, знаю немногим больше, и лишь потому, что придворные девицы постарше шепчутся об этом по ночам.
Гардинер нетерпеливо кашляет, и все идут дальше. Когда они скрываются за поворотом, я тяну кузину Маргарет за рукав к двери, где ждет верный Хамфри. Все, что от меня требуется – еще одна улыбка; и дверь приоткрывается ровно настолько, чтобы мы проскользнули внутрь.
Входим мы настолько тихо, что никто из женщин в другом конце просторной комнаты нас не замечает. Я не узнаю никого из них, кроме самой Елизаветы. На ней черное платье, очень простое – совсем не такое, как вычурные наряды королевы. Две дамы развязывают ей рукава, еще одна расшнуровывает верхнее платье и спускает его с плеч, так что Елизавета остается в одном алом корсаже, по контрасту с которым ее кожа кажется сияюще-белой. В таком виде – без верхнего платья, но в чепце, со сверкающими темными глазами и гордо поднятым подбородком – она похожа на Афину в шлеме, богиню из древних мифов. Прочие дамы, даже те, что хороши собой, рядом с ней безнадежно теряются.
– …думают, я так глупа, что признаю свое участие в мятеже Уайетта, – говорит она. – Но только глупец станет ждать от меня подобной ошибки. Меня не прельщает судьба кузины Джейн Грей.
Услышав имя своей сестры, я ахаю, и вся компания оборачивается к нам. Я судорожно сглатываю: под их взглядами даже мне становится не по себе. Все здесь старше нас, самое меньшее, лет на десять и смотрят угрожающе; меня охватывает искушение показать тыл. Кузина Маргарет судорожно вцепляется мне в запястье – того гляди, руку оторвет! Но я беру себя в руки и почтительно опускаюсь на колени, радуясь, что на мне сегодня новое платье и жемчуга maman.