Детектив покосился на пригретое кресло, но сесть не решился.
— Я вас понял, господин принцепс, — процедил он. — Сделаю всё по высшему разряду.
— Очень надеюсь… — Корнут зацепился взглядом за мелкие строки текста. В документе сообщалось, что три дня назад на пустыре за Нижним Лугом был ликвидирован одержимый сервус, а в заброшенном туннеле — запечатаны все ходы. Какая-то нелепица! Что это ещё за одержимые и для чего нужны такие крайние меры? Ещё одна головная боль, будь оно всё неладно!
Шед робко прочистил горло, напоминая о своём присутствии.
— Так вот, — отложив документ, Корнут посмотрел на детектива. — Есть несколько чрезвычайно нежелательных персон, которых необходимо устранить в ближайшие сроки.
И до того не лучившийся счастьем Шед окончательно скис:
— Устранить — это в прямом смысле, что ли?
— Кажется, я доступно выразился! Но это ещё не всё. Все так называемые «устранения» должны напоминать естественный процесс, чтобы никто не заподозрил внешнего вмешательства.
— Конечно, понимаю. И кто же эти счастливчики?
Корнут извлёк из ящика пустой лист и размашистым почерком накарябал имена. Надобности в такой секретности не было, просто бумага обезличивала, превращала людей в обыкновенные закорючки на белой поверхности. Чего только не сделаешь ради спокойной совести…
Глянув на список обречённых, Шед расплылся в злорадной ухмылке. Да уж, кому-кому, а этому такая работёнка доставит истинное удовольствие.
Безжалостный ветер трепал когда-то аккуратную причёску, от мелкой мороси волосы пропитались сыростью и теперь свисали неряшливыми прядями. Кутаясь в тонкую шаль и не оглядываясь по сторонам, Кэтт миновала тёмный переулок, заваленный грудами отходов с копошащимися в них склизкими крысиными тушками. Под ногами прошмыгнул серый комок и возмущённо запищал. Кэтт взвизгнула и отпрыгнула в сторону, но убедившись, что это всего лишь мерзкий грызун, облегчённо выдохнула и быстрее зашагала к концу переулка, где маяком зазывал спасительный свет фонаря.
Выбравшись наконец на проспект, она позволила себе расслабиться — здесь куда безопаснее, есть люди и даже изредка проезжают экипажи. До дому оставалось добрая половина пути. Ежедневно Кэтт тратила на дорогу целый час в каждую сторону, но найти подходящую работу в своём районе пока не удавалось. Платили на швейной фабрике из рук вон плохо, пришлось перейти на ночную смену из-за прибавки, но даже этого едва хватало на пропитание: стоимость услуг ворчливой старухи сжирала треть заработка. После того, как старший сын случайно порезал себе руку, оставлять мальчиков без присмотра Кэтт не решалась, потому приходилось жертвовать своей порцией на ужин, но ради детей она готова была отдать последнее.
Платье, трещавшее по швам после рождения первенца, теперь висело на ней, как на вешалке. Тело Кэтт высохло, кожа посерела, щёки впали, под глазами прижились неизменные тёмные круги. Она старалась лишний раз не смотреть на себя в зеркало — незнакомка в отражении казалась чужой, сломленной горем и тяжёлым трудом несчастной женщиной с потухшим взглядом. Весёлая румяная Кэтт умерла вместе с Нилом.
Прошло уже больше полугода после казни мужа, и не было ни дня, чтобы она не кляла себя за свой поступок. Кляла и оправдывала, а потом снова кляла, и так по кругу в бесконечном самоистязании. Самым ненавистным местом в доме вдруг оказалась спальня. Когда-то светлая и уютная, теперь в ней почти невозможно было находиться. Кэтт часто просыпалась от собственного крика: там, в тёмном углу, что-то ворочалось, чья-то тень… И Кэтт начинала плакать, зарывшись лицом в подушку, чтобы ненароком не разбудить мальчиков. Она просила у Нила прощения каждый день, каждый час, но легче не становилось. Себя простить она так и не смогла ни за гибель мужа — любящего, чуткого и доброго человека, ни за преданную ею дочку. А ведь Кэтт раньше гордилась своей жизнью: на улице её семья считалась самой благополучной и состоятельной. За мужниной спиной она не знала ни горя, ни забот, у них всегда было всё самое необходимое, и они даже копили на новый дом. Теперь же в неё и в её сыновей тыкают пальцами, сторонятся как прокажённых…
Недавно старшенький вернулся домой весь извалянный в грязи и с разбитым в кровь носом. На вопрос, что стряслось, он неохотно признался, что подрался с соседским мальчишкой, с кем раньше дружил не разлей вода.