Ярко вспыхнули свечи, зажжённые по-христиански о трёх заутренях, – новая душа появилась на свет. Синеглазая девочка испуганно смотрела на мир.
Корни
…любовался нашими казаками.
Вечно верхом; вечно готовы
драться…
По материнской линии я – из уральских казаков. Были в нашем роду прославленные имена, оставившие след в истории России. Первое знамя уральские казаки получили от царя Алексея Романова в 1636 году. Принадлежали мои предки к известным с 17-го века фамилиям – Бородиным и Фроловым.
Сколько себя помню, в родне был культ моего прадеда, атамана уральского казачества с греческим именем Акиндин.
Когда в конце 1870-х годов его семья переезжала из Оренбурга в Троицк, где из двух полков – Михайловского и Никольского – создавался новый казачий округ, он пятилетним мальчиком одолел весь путь верхом наравне со взрослыми.
Говорили, что до конца своих дней спал, подложив под голову седло.
От бабушки-гречанки Акиндин унаследовал темные кудри, а от отца-русича – синие глаза.
Жена его, Татьяна, родом из карельских финнов, была черноглазая, светловолосая, с нежным северным румянцем. Оттого и дети – три сына и две дочери – получились всех мастей. «Право, как жеребцы породистые», – шутил прадед. Добрый и смешливый был. Не то – супруга. Нравом она была крута, детей и прислугу держала в строгости.
В богатом купеческом уральском городе Троицке выстроили двухэтажный дом. В огромном подвале висели на крюках окорока и колбасы домашнего приготовления. В бочонках – рыба всех сортов, икра, соленья, грибы, мёд. Когда грянула революция, прадед был молод, здоров и полон сил. Шёл третий срок его атаманской должности.
А после – голодное сибирское изгнание. Прабабка Татьяна плакала, вспоминая свой погреб. Тосковала по домашнему укладу с его порядком и дисциплиной.
«Мы – казаки до десятого колена, – с гордостью наставлял Акиндин сыновей. – Будете продолжать традицию». И хотя мечтал видеть наследников в седле, дал им хорошее образование.
Отслужив девять лет на выборной должности, он получил право освободить от казачьих обязанностей одного из детей. Выбор пал на моего деда Николая. Страстный книголюб, он мечтал посвятить себя изучению истории России.
Женился он по большой любви. Невесту ему не отдавали, но молодые не отступали, пока не заручились родительским благословением с обеих сторон.
В простые казачьи семьи невесток брали здоровых, работящих, породистых, чтобы внуков рожали сильных и статных. Казачья интеллигенция, как и дворянская, заботилась больше о нравственности избранницы. Претендентки на руку сына обсуждались на семейном совете. Глава семейства говорил: «Марья Николаевна хороша, слов нет, но у неё дед был картёжник, всё спустил – плохая наследственность. У Катерины Ивановны бабушка была непутёвая. Крутила роман с денщиком своего мужа. А Варенька лицом нехороша, но умна, воспитанна, и род её без изъяна». Выбор, как правило, падал на порядочную Вареньку.
Избранница деда, Анастасия, отличалась редкой красотой. Золотистые до пят волосы овечьими ножницами стригла. Была поздним и самым любимым ребёнком.
Семья ее принадлежала к знатным казачьим фамилиям. Мать невесты боялась «чистый русский род испортить». Жених был наполовину финн, на четверть – грек.
С трудом она смирилась с этим браком, но внуков очень любила.
Прадед после революции сам не воевал, готовил молодых казаков для Колчака и занимался сбором и отправкой лошадей в белую армию, что и было ему предъявлено красными в качестве обвинения. Дом в Троицке разграбили, хозяйство конфисковали. На глазах перепуганных, сбившихся в кучку домочадцев тащили со двора мешки с фамильным серебром, сервизы, подушки.
Акиндин стоял в стороне, попыхивал короткой трубочкой, с которой никогда не расставался. Но когда вывели из конюшни лошадей, покачнулся и побледнел, как полотно.
Любимый конь прадеда, Буцефал, никого, кроме хозяина, не признававший, вдруг взвился, захрапел, стал бить копытами.
– Ну, ты, – крикнул красноармеец денщику, – чего глаза таращишь? Успокой скотину!
Тот свистнул по-молодецки, Буцефал вырвался и поскакал к воротам. Красные открыли стрельбу, но конь успел проскочить в проём.
Через несколько недель объявился он в селе Беловка под Троицком, где у прадеда была летняя дача и куда семья перебралась из разорённого городского гнезда. Исхудавший, со сбившейся гривой, стоял он посреди двора, дрожа всем телом. Из прекрасных тёмных глаз текли слёзы.
Обняв коня, плакал и хозяин. Впереди были унижения, нищета, смерть.