Мой провинциальный викарий в Нью-Йорке написал мне, что планирует прислать мне ассистента. Я был счастлив при мысли, что будет с кем разделить тяготы жизни, что он будет делать то, что я делал для епископа Пия Неве, — его общество будет мне утешением. Я надеялся на благотворные преобразования в моем служении и активизацию жизни прихода. Но мои мечты о совместном служении не сбылись при получении известия о том, что посол США в Москве вел переговоры о визе для американского ассумпциониста не как моего ассистента, а как преемника; узнав об этом, я вспомнил о встрече с посланником президента. Так вместе сложились кусочки паззла, связанные с высылкой меня из страны.
Было очевидно, что мои руководители-ассумпционисты не хотели, чтобы я уезжал. Но они столкнулись со свершившимся фактом и были бессильны противодействовать посольству США в Москве, которое договаривалось о въездной визе для другого священника при условии, что он заменит меня. Тем временем я получил письмо от провинциального викария, отзывавшего меня в США в силу вышеупомянутых обстоятельств и сообщавшего о предстоящем приезде отца Джорджа А. Лабержа[191]. Я продолжал свою службу в церкви Святого Людовика, навещал больных, отпевал умерших, крестил младенцев, выслушивал исповеди и принимал русских людей, приходивших ко мне в ризницу.
Уже несколько месяцев, как мой «рено» вышел из строя из-за сгоревшего подшипника. Я пользовался бывшим в употреблении маслом, полученным по ленд-лизу, которое продавали после использования на военном заводе. Мой двигатель не перенес его, и я был вынужден пользоваться обычными средствами транспорта для поездок в церковь и по вызовам, которых становилось все больше и больше. И хотя Джек Морган предложил мне свой автомобиль, я старался не пользоваться им. Я ездил трамваями, автобусами, метро и ходил пешком с моей черной кожаной сумкой. Часто в ней были лекарства, полученные от доброго капитана Фредерика Ланга (сейчас он контр-адмирал) для моих больных прихожан. В то время требовался рецепт от «профессора медицины» даже для покупки двух таблеток аспирина сомнительной химической чистоты и лечебного эффекта.
В конце октября 1945 года пришла телеграмма, сообщающая о предстоящем приезде моего преемника. Джек Морган заехал за мной, и мы отправились в аэропорт встречать нового американского капеллана. Вскоре после его приезда посол США Уильям Гарриман пригласил нас обоих на ланч в Спасо-Хаус. Во время приема посол спросил меня, скоро ли я уеду домой. Ввиду того, что мое разрешение на проживание было действительно до 6 июня следующего года, я не чувствовал настоятельной необходимости уезжать немедленно, как, видимо, того хотел посол. На мое замечание, что я могу оставаться до назначенной даты, он ответил: «Этого нет в соглашении». Мне пришлось объяснить, что я должен ввести отца Лабержа в курс дел в церкви и ознакомить его с особой миссией, которая будет ему поручена.
Было согласовано, что я останусь на неопределенное время, за которое я подготовлюсь к отъезду в США. Первым делом я заполнил анкеты для получения выездной визы, как и следовало ожидать, с этим не было никаких проблем. По определенным личным причинам я попросил, чтобы моя виза начала действовать с 24 декабря. Вскоре я получил мой американский паспорт, проштампованный советской выездной визой, действительной для проезда через любую западную границу. В то время можно было лететь только через «Интурист» самолетами «Совфлота». Ни один иностранный коммерческий самолет не летал над СССР, Советы имели монополию на все пассажирские рейсы. В особых случаях пролет разрешался самолетам Британии, Франции или США, если на борту находился посол или другая высокопоставленная персона.
Что же до меня, мои русские знакомые, прошедшие через НКВД, много раз предупреждали меня, что когда их расспрашивали обо мне, то им говорили, что я не выберусь живым из страны. Я слишком много знал и слишком много видел. Во время одного из таких допросов одна девушка сказала офицеру, ведущему расследование: «Он американский гражданин и может выехать из страны когда захочет». Офицер ответил, усмехнувшись: «Мы терпеливы. Рано или поздно мы доберемся до него». Другую женщину арестовали второй раз и поместили в одиночную камеру Лубянки только потому, что нашли у нее Священное Писание. Ее увидели в церкви Святого Людовика и обвинили в передаче мне экономической информации для спецслужб США. Я проходил по их ведомству как профессиональный шпион. Женщине сказали, что они никогда не позволят мне благополучно уехать, что у них на меня заведено большое дело и мне не удастся выскользнуть из их рук.