Эмили, сэр Эбенезер, Маркос, граф Рамон и Сабрина, — все написали графу Уэйру. Маркос написал в Рим, запросив разрешения на вступление в брак. Эмили отменила свои поездки в Дели и Калькутту и осталась в Оуде. Ее мужу пришлось отправиться в поездку одному.
Рождественская почта из Англии принесла новость о том, что Хантли, единственный сын Герберта и Шарлотты, вступает в брак с Джулией Райк, дочерью одного из старых друзей Шарлотты. Бракосочетание должно будет состояться весной, и граф требовал немедленного возвращения своей дочери и внучки для участия в свадебной церемонии его единственного внука. По словам графа, Сабрина провела уже достаточно времени на Востоке, и пришло время возвращаться домой. В постскриптуме он сообщал, что капитан Деннис Аллингтон недавно женился на дочери зажиточного хозяина хлопковой мануфактуры из Манчестера.
Хотя Эмили понимала, что в этих письмах не может быть ответа на их послания, отправленные домой менее двух месяцев назад, она виновато смотрела на листы бумаги, донесшие до нее почерк ее отца. С этими бумагами в руках она долго стояла, глядя в окно сквозь пелену листвы туда, где купола соборов и минаретов, блестящие крыши домов индийского города уходили в густо-голубое восточное небо, но мысленно она была очень далеко…
Хантли! Этот полный молчаливый ребенок, сын Герберта, родившийся за год до Ватерлоо… за год до смерти Джони… А сейчас Хантли женится на Джулии Райк.
— Ну что ж, если она хоть немного походит на свою мать, мне жаль Хантли, — сказала Эмили. — Сабрина, дорогая, согласишься ли ты отправиться домой весной? Только на церемонию? Твое отсутствие может вызвать разнотолки. Пользуясь случаем, ты могла бы обсудить свои дела с дедушкой. Так будет лучше для всех. Вы с Маркосом молоды. Вы не желаете подождать несколько месяцев, но как много это будет значить для твоего дедушки… и, конечно, для Генри.
— Бедняжка Хантли! Хантли наплевать на меня так же, как и мне на него. Дядя Ашби как-то назвал Хантли размазней, и он был прав. Нет, тетя Эмили. Я отправлюсь в Уэйр только как жена Маркоса. Я люблю дедушку. Он лапочка, но он — старый тиран, и я не доверяю ему.
— Сабрина, разве можно говорить такие вещи! — Эмили была просто шокирована.
— Но я же права. Вспомните, как он поступил с Деннисом Аллингтоном. Да, он был прав в отношении Денниса, я знаю. Но разве вы не видите, тетя Эмили, несмотря на свою любовь ко мне, он отправил меня в Индию только для того, чтобы все вышло по его желанию.
— Это несправедливо, Сабрина, — сказала Эмили. — Он сделал это для того, чтобы оградить тебя от большой ошибки. Он не хотел видеть тебя несчастной.
— Да, я знаю, тетя. Но он думал только не о моем счастье. А если бы я действительно любила Денниса? Этого не случилось, но если бы это было именно так? Я могла выйти замуж только с его согласия. Если я отправлюсь в Англию сейчас, он непременно постарается помешать моему браку с Маркосом. Он симпатичный старый средневековый тиран, и я его боюсь.
— О, моя дорогая, — вздохнула Эмили, — это все очень сложно. Надеюсь, что на этот раз ты не сделаешь ошибки. Сейчас тебе кажется, что эта страна прекрасна и романтична. Но как ты заговоришь, если тебе придется провести всю свою жизнь здесь. Жара, болезни, войны, голод…
— У меня будет Маркос, — заявила Сабрина.
Эмили сдалась. Оставалось, сдержав чувства, ждать почты из Англии, которая должна была принести ответ ее отца на их запрос о благословении на брак ее внучки и Маркоса де Баллестерос.
Новогодний рассвет покрыл Оуд шафранно-желтой дымкой. Наступившему Новому году предстояло увидеть коронацию молодой королевы Виктории, эвакуацию австрийцев из Папских государств, объявление Францией войны Мексике, отмену рабства в Индии и начало ужасной войны в Афганистане.
За пределами Оуда, на земле пяти рек Ранжит Синг, в Лахоре знаменитый «Лев Пенджаба» держал свой распутный двор, обирая несчастных крестьян, жестоко карая всех, кто ему не нравился, и осыпая щедрыми дарами тех, кто был ему симпатичен, заигрывая с англичанами и приближая себя к преждевременной могиле необузданным пьянством и обжорством.
На севере, среди голых холмов Афганистана эмир Дост Мохаммед, потеряв надежду на заключение договора с Британией, обратил свои взоры к России, в то время как британский посланник Александр Бернс, которому упрямая глупость лорда Окленда помешала привлечь Афганистан в число своих союзников, собирался вернуться в Индию с пустыми руками.