Раджен Юрий
В тени Монастыря
Пролог. Биение сердца
Обширный, прохладный зал с низким потолком был погружен в полумрак, слабо рассеиваемый подвешеными на каменных стенах лампами, которые испускали голубоватое свечение. Когда-то здесь была кладовая, или, может быть, винный погреб, но сейчас помещение служило также и спальней, и кухней, и рабочим кабинетом: в одном углу были сложены мешки с припасами и стоял обеденный стол, в другом – горой составлены сундуки с тем добром, что удалось спасти с поверхности, в третьем же стояла широкая, удобная кровать, застланная несвежими шелковыми простынями – остатками былой роскоши. Спать приходилось там же, где и есть, забыв утонченные манеры минувшего века. Безопасных мест осталось так мало! Этот залец, например, был тесноват, и притом слишком холоден и одновременно душен – но зато он был отделен от внешнего мира слоем земли в два человеческих роста, и вдобавок непроходимыми развалинами на той земле, так что попасть сюда могли лишь избранные. С неудобствами приходилось мириться – безопасность давно стала главным критерием, по которому выбирали жилье.
Впрочем, в этом подвале было и еще одно преимущество: четвертый угол. Там на каменном постаменте стоял куб с ребром примерно в два локтя, который то становился прозрачным, словно стекло, то затягивался молочно-белой туманной дымкой, то испускал небесно-голубое свечение. Внутренняя поверхность куба была покрыта узорами, подобными тем, что растут зимой на оконных стеклах, которые менялись, заполняя чуть ли не все грани целиком или же почти полностью исчезая. Одно из пяти величайших чудес света – Сердце Льда – жило своей жизнью, изменяясь, преобразуясь в ритме и с целями, простым смертным недоступными – да, собственно, им и дела-то не было. Особенно сейчас.
Эредар, как и всегда, был исключением. Высокий, худощавый, светловолосый человек – теперь всего лишь человек! – сидел неподвижно перед древней реликвией, устремив сосредоточенный взор внутрь Сердца. Впрочем, применительно к Сердцу «внутрь» было весьма условным понятием: оно было прочнее любой другой субстанции, и оттого проникновение сквозь его грани было невозможным – даже если кому-нибудь пришло бы в голову подобное святотатство. Эредару, признаться честно, приходило – от отчаяния. Он хотел приблизится к источнику той силы, что была сосредоточена в Сердце, любыми способами. Он был готов облизывать его, стиснуть, обвиться вокруг него всем телом, чтобы не упустить ни капли – впрочем, это не помогало. Сила почти ушла; он все еще чувствовал ее движения, приливы и отливы: не в пространстве, а внутри себя. Именно на этой пульсации он и был сосредоточен сейчас, надеясь как-то зацепиться за нее, почувствовать источник, слиться с ним, но ощущал лишь слабый холодок на коже плеч и шеи.
В тишине раздались мягкие, осторожные шаги, и Эредар вздрогнул, потеряв концентрацию. Он глубоко вздохнул, и, молчаливо попрощавшись с утекающей из него силой, обернулся. Рядом с высоким зеркалом в бронзовой оправе стояла женщина, невысокая, коренастая, даже слегка полная, солидно, по-матерински. Она была одета в простое коричневое шерстяное платье – недостаточно теплое для зимы, царившей наверху, но Эмерадиа, конечно же, попала сюда отнюдь не с поверхности. Ее рука в кухонной рукавице держала котелок, от которого поднимался пар. Рот Эредара мгновенно налнился слюной.
– Эх, Эредар, Эредар, – с укоризной промолвила женщина, перехватив его голодный взгляд, – видел бы ты себя… Я даже не говорю о ванне или стирке, но когда ты хотя бы ел в последний раз?
– Вчера… кажется. Или нет, позавчера? – ответил Эредар, прислушиваясь к ощущениям внутри. Да, он был безумно голоден. Какой вздор! Еда всегда была предназначена для наслаждения или времяпрепровождения в хорошей компании – и как же его теперь раздражала необходимость принимать пищу хотя бы раз в день! Или этого было все же недостаточно?
Эмерадиа поставила котелок на столик, вынула из сумки краюху простого деревенского хлеба. Эредар с жадностью накинулся на угощение. Суп был простым, гороховым с репой, морковью и редкими кусочками мяса – восхитительным. У него хватало запасов провизии, но готовить он не умел, поэтому очень ценил визиты Эмерадии – она, пусть и приходила нечасто, зато всегда с подарками. В ее родном городе, Альместре, дела шли неплохо: пусть города были разрушены войной, но по крайней мере остались деревни и фермеры, так что еда водилась, пусть и не в таком изобилии, как раньше. Здесь же, на севере… Эредар не решался выходить из подземелий Эйнхорамельда, опасаясь одичавших… существ, другого слова не подобрать, что бродили вокруг. Хорошо хоть руины древнего города пугали их достаточно, чтобы держаться подальше. Как не унизительно было это осознавать, но у него не хватило бы сил противостоять даже одному местному обитателю, закаленному вот уже как двумя годами дикой жизни.
– Если ты так и будешь сидеть тут в одиночестве, то скоро и сам одичаешь, как эти бедолаги, – Эмерадиа то ли прочитала его мысли, то ли у него просто было написано все на лице, а может быть, судьба наземных обитателей ее и впрямь волновала – это был, в конце концов, их общий провал.
– Я не сижу, – пробубнил с набитым ртом Эредар, и потупился под ее укоризненным взором. И отчего рядом с ней он всегда чувствует себя маленьким ребенком?, – ну, не все время. Иногда я выбираюсь к Тао.
– А я давно там не была. Не люблю всю эту жару, знаешь ли… Как у них дела?
– Сносно, – ответил Эредар. Да, именно так, Не хорошо, не плохо, а именно сносно, – пытаются воссоздать старый мир в миниатюре.
– У них, наверное, налучшие шансы, – усмехнулась Эмерадиа. Невесело, потому что у нее самой шансов не было, ни малейших. Ее волшебство иссякло полностью. Эмерадиа, правда, говорила, что ей изредка удается ощутить колебания, сравнимые по силе с движением воздуха от пролетающей снежинки. Что ж, это к лучшему. Но ближайшие двести лет – это в лучшем случае! – то Сердце все равно, что мертво.
– Повезло им, – продолжила она, – и их людям тоже. Они так хрупки! Страшно подумать, во что они превратились бы, лишившись своих чар.
– Я могу себе представить, – ответил Эредар, ткнув пальцем в потолок, – и потом, это все равно неизбежно. Ничего не получается. Так что Тао с его драгоценной делают вид, что колдовство им больше не нужно, достаточно и друг друга.
Эти слова прозвучали зло и горько. Его брату, по крайней мере, удалось заново обрести утерянный смысл жизни. У Эредара же это не получалось, вот он и торчал в этом уже осточертевшем ему подземелье, теша себя напрасными надеждами на то, что Сердце Льда удастся каким-то образом разбудить, оживить. Эредар решил сменить тему:
– Расскажи лучше, как у тебя дела.
– Как всегда – тихо и спокойно. Климат в Альместре мягче, земля урожайнее, так что горный народ и без волшебства не скатится… до этого, – Эмерадиа тоже посмотрела наверх, – мое приглашение, кстати, в силе – сейчас и всегда.
Она напоминала об этом каждый раз, но Эредар не мог оставить Сердце. Пока не мог.
– Они учатся жить самостоятельно, на днях выбрали себе короля, чтобы не остаться без лидера, когда я… – она смешалась и, помолчав, продолжила, – так что я теперь королевская советница, можешь себе представить?
Что ж, вполне. Эмерадиа лишилась сил, но не ума, опыта или своей доброты, а потому ее советы будут весьма ценны для горного народа – впрочем, Эредар не думал, что эту помощь хоть кто-нибудь оценит и надолго запомнит.
– А Малакай?
– О, да! – оживилась Эмерадиа, – это и впрямь новость. Я была у него неделю назад, и, скорее всего, они уже выступили.
– Последний подвиг великого героя, – протянул Эредар. Жизнь на востоке, ныне отрезанном от остального мира болотами, пустошами и горами, лишь немного лучше, чем здесь. Так что народу Малакая предстояло пройти через полмира, чтобы соединиться со своими братьями в западных землях. Многие погибнут от истощения и болезней, другие станут добычей диких зверей – подобные смерти были совершенно немыслимы всего несколько лет назад. Но теперь они были неизбежны.