Однако пришла пора прощаться – с волей предков шутить опасно. Орейлия протянула парню кожаный кошель:
– На, возьми. Здесь семьдесят золотых, этого должно хватить тебе на пару месяцев, может, и больше, если будешь экономным.
Ярин развязал кошель и вытащил из него пару монет – очень уж ему хотелось посмотреть на золотые деньги. Но никакого золота в кошеле не оказалось. Обычные железные монеты, на которых был отчеканен профиль какого-то деда с острой бородой и вьющимися, спадающими на плечи кудрями. Внезапно смутившись, Ярин забормотал что-то вроде «не надо, ну зачем же», но Орейлия решительно, как и всегда, пресекла то, что показалось ей глупостью:
– Не бойся, это не последние деньги. В лесу в них все равно нет особой надобности, а тебе надо и до города добраться, и поселиться, и поесть. Академия заботится о своих учениках, но тебе все равно нужно сначала поступить туда. Да и потом – ты заработал эти деньги. Ты славно помогал мне все это время.
– Но я же жил у вас, и вы меня кормили…
– А это я уже вычла. Ладно, долгие проводы – лишние слезы. Счастливого тебе пути, Ярин.
Попрощавшись, парень развернулся и решительно зашагал в лес, навстречу неведомому. Он не оборачивался, но если бы обернулся, то увидел, что Орейлия не смотрела ему вслед. Что сделано, то сделано, и незачем попусту бередить душу.
Летний Железный лес был совсем не похож на тот, что Ярин видел зимой. Земля оделась в зелень, тут и там украшенную россыпью мелких цветов, и деревья, ранее мрачные и щетинищиеся иголками, тоже будто оттаяли и приняли участие в празднике роста и жизни. Яркое утреннее солнце, чистый и свежий лесной воздух, пение птиц – все это делало бы прогулку донельзя приятной, если бы не одно «но». Это была прогулка в неизвестность. Не то что бы Ярин был испуган или обескуражен – что плохого его могло ожидать в самом обыкновенном городе? – но все-таки у него не получалось во всей полноте насладится красотой раннего северного лета.
Дорога отняла у парня часа полтора, и, наконец, парень вышел из леса и продолжил свой путь вдоль кромки поля, простиравшегося до самого горизонта. Пройдя чуть дальше, он с некоторым удивлением увидел стоявший где-то посередине поля трактор, больше всего напоминающий небольшой деревянный сарайчик на колесах. Неказистый, покосившийся, тронутый ржавчиной и гнилью, он был явно не слишком удобен в использовании. Сейчас из трактора клубами валил пар, и вокруг него суетились несколько человек, которые то и дело ударяли его кулаками по бокам, пинали по колесу и крыли матом, пытаясь, видимо, добиться от него повиновения теми же известными способами, что всегда работали с ослами, быками и другой скотиной. Трактор, однако, отказывался сотрудничать. Может, помочь им? – подумал парень, и уже свернул было на ведущую к незадачливым крестьянам тропинку, как какая-то бабенка, заметив его, истошно заголосила:
– Ты кто такой? Че пришел? У нас ничего нет! Мы тебе ничего не дадим! Ну-ка давай, проходи мимо!
Огорченный таким приемом, Ярин пожал плечами, развернулся и пошел дальше, оставив грубиянов разбираться со своей проблемой самостоятельно. Вскоре на горизонте показались первые дома, и уже через десять минут Ярин был в Сталке. Ноги гудели – все-таки он шел без малого три часа. Улицы в городке лишь немного уступали лесу по степени бездорожья: они были даже не покрыты грязью, нет – они были сделаны из грязи, чавкающей под яриновыми подошвами. Все здесь было каким-то неудобным и необжитым: и маленькие облупившиеся одноэтажные деревянные дома, и покосившиеся заборчики, через прорехи в которых виднелись убогие неряшливые огородики. Казалось, что племя кочевников, спасаясь от внезапно свалившейся на них зимы, наспех выстроило это поселение с твердым намереньем покинуть Сталку при первой возможности. А потом по какой-то причине раздумало, и с тех пор остепенившиеся варвары так и жили в этих временных шалашах, не обживая их, впрочем, окончательно – мало ли, вдруг опять дорога позовет. Сами аборигены Ярину тоже попались: вблизи он хорошо разглядел их опухшие лица с глазами-щелками, которые проливали свет на еще одну причину царившей вокруг разрухи – обитатели Сталки были слишком заняты алкогольными возлияниями, чтобы благоустраивать свой городок.
Ярин быстро нашел старый город, то есть ту его часть, что была выстроена во времена, когда в Сталке еще правила семья Орейлии. Он машинально отметил, что здесь улицы были уже вымощены булыжниками, а дома выстроены из камня, и выглядели вполне себе основательно – хотя многие из них не мешало бы покрасить и подремонтировать. Наконец, он дошел до самого центра – маленькой площади с несколькими высокими, каменными строениями, заметными чуть ли не с самой окраины.
Одно из них Ярин узнал – Орейлия часто рассказывала про этот приземистый трехэтажный дом с кирпичными стенами, небольшими квадратными окнами и покатой черепичной крышей, который когда-то принадлежал ее семье. Теперь здесь располагалась городская ратуша. Ярин полюбовался элегантной простотой здания: строгие, прямые черты, ничего лишнего, минимум украшений. Вокзал, выстроенный в том же классическом стиле, располагался на другой стороне площади.
Ярин вошел в здание, огляделся в поисках кассы, и, обнаружив ее, попросил билет до Назимки, отсчитал нужное количество монет и протянул кассирше. Парень смотрел на то, как она выписывает ему билет, внезапно в его душе шевельнулась надежда, и он произнес, прочистив вмиг сжавшееся горло:
– Э-э-э… Простите пожалуйста, но… В Сталке никто не пропадал?
Кассирша непонимающе уставилась на него.
– Я просто подумал, вдруг вы знаете… Может быть, в городе пропал кто-нибудь? – Ярин чувствовал, как его уши наливаются краской.
Ответ был резким, небрежным, грубым:
– Нет, никто не пропадал. С чего бы? Отправление через два с четвертью часа!
Женщина захлопнула окошко кассы, и Ярин почувствовал себя идиотом. Да уж, приставать ко всем встреченным с вопросом «не теряли ли вы меня?» было довольно странно, а никаких других решений ему в голову не приходило.
Он присел на жесткую деревянную скамейку в углу и задумался. Сталка не пробудила в нем никаких воспоминаний – и, признаться честно, теперь, увидев ее неряшливые улицы и покосившиеся дома, он был даже рад этому. Ярину совершенно не хотелось оставаться в этом убогом поселении, проводить свою жизнь, ковыряясь лопатой в земле и пить, постепенно превращаясь в одно из этих жутких существ, неприкаянно бродящих вокруг. О, как он понимал теперь Орейлию, отказавшуюся возвращаться сюда: можно только догадываться о том, какую боль причинял ей облик своих бывших владений, доведенных до подобного скотского состояния.
Ярин с удивлением понял, что его интересует не столько его прошлое – о нем он в принципе мог составить представление по увиденному в Сталке – сколько тайна собственного исчезновения и перемещения в хлев Орейлии. Это совсем не походило на простую попойку Сталкинского паренька. Ярин ничего не имел против загадок. Когда речь шла о волшебстве, он с легкостью мог потратить несколько часов на то, чтобы придумать изящное решение этюдов, иногда предлагаемых Орейлией, вроде подбора формы детали так, чтобы заработал иллюзорный механизм. Но то были загадки совсем другой природы, а здесь… Здесь он просто не знал, за что браться, с чего начать. Решения просто не приходили к нему в голову. Может быть, лучше было в это просто не влезать? Ведь, в конце концов, у этой ситуации были и положительные стороны. Какая бы нить не связывала его со Сталкой, Ярин был от нее теперь освобожден, и свобода эта пришла без разлук, драм и необходимости делать картинно-мучительный выбор. Неожиданно он взглянул на потерю памяти как на величайший подарок, а на загадочное перемещение к Орейлии – как на выпавший ему шанс на новую жизнь, и он был полон решимости воспользоваться этой возможностью.