Другой странностью было непривычно малое количество магазинов на таком широком бульваре. Кафе, рестораны или парикмахерские же не попадалось ей вовсе. Дорога, деревья, дома – и больше ничего лишнего. В том числе и прохожих.
Нет, конечно, город не был пустым, и люди ей попадались, но девушка была уверена, что в середине дня, – а именно на это время суток указывало стоящее на небе солнце, прохожих на улицах должно быть существенно больше. Ей же встречалось не больше человека на квартал. И они тоже казались ей странными, главным образом потому, что на их фоне она чувствовала себя чуть ли не великаншей. Даже мужчины приходились ей, в основном, по подбородок, а женщины не дотягивались и до него. Она на всех смотрела сверху вниз, и остро чувствовала новизну подобного положения дел. А уж их одежда… все встречные были одеты почти одинаково: широкие серые, серо-синие или коричневые брюки на мужчинах и юбки ниже коленей на женщинах, бесформенные, мышиного цвета пальто, и либо серый пуховый платок, либо шерстяная шапочка на голове. Различались лишь детали. А как выглядит она сама? Она настолько увлеклась разглядыванием окрестностей и попытками найти хоть что-то привычное и знакомое, что совсем позабыла об этом!
Ответ ей дало окно первого этажа, мимо которого она проходила в этот момент. Мягкие, темно-зеленые шерстяные штаны плотно обтягивали стройные ноги, и были заправлены в невысокие кожаные сапожки. Штаны, хоть и были зелеными, а не черными или темно-серыми, все же не так выделяли ее на улице, как рыжая с белым меховая жилетка, превращающая ее в лису, гуляющую по городу, населенному хорьками. Впрочем, на ней жилетка смотрелась вполне уместно: у нее были огненно-рыжие волосы, густые, длинные, слегка вьющиеся, но, к сожалению, не очень чистые – голову в подвале было не помыть. Удивительно, но в темноте подвала, действуя наощупь, она ухитрилась подобрать идеально подходящую ей одежду! Впрочем, возможно, с нее эту одежду и сняли? Вряд ли она попала в подвал уже голой!
Она прищурилась, чтобы рассмотреть свое лицо. Все-таки окно – неважная замена зеркалу, и ей не удалось рассмотреть себя так подробно, как ей бы хотелось. Приятный, не слишком вытянутый и не слишком круглый, овал лица, аккуратный, не выдающийся вперед маленький нос, большие глаза… Она осталась в целом довольной увиденным, но все-таки пожалела, что у этого хмыря не нашлось косметики.
Несколько раз она пыталась выяснить у прохожих дорогу до центра, и каждый раз поражалась их невежливости и неприветливости. Встреченные люди смотрели на нее с подозрением, недоверием и неприязнью: может быть, это было связано с ее ярким костюмом, но, судя по вертикальным морщинам на переносице и опущенным книзу уголкам рта, это было их обычное выражение лица. Прохожие были словно погружены в глубочайшие и приносящие боль и страдания размышления о высоких и трагических материях, и отрывались от этого занятия весьма неохотно, в лучшем случае неопределенно взмахивая рукой и буркая что-то вроде: «туда иди». Вразумительного ответа она смогла добиться лишь с восьмой попытки от парня, который, как и она сама, выглядел белой вороной в своей темно-бордовой кожаной куртке и с широкой красной лентой вокруг головы, поддерживающей густые и длинные, почти до плеч, слегка вьющиеся волосы, в которые зачем-то было воткнуто небольшое белое перышко над ухом. Он сперва уточнил, не на Площадь ли Восстания она идет – она решила, что лучше всего согласиться – и парень, непонятно с чего став намного доброжелательнее, принялся подробно объяснять дорогу. В течение пары минут он перечислял все ждущие ее улицы и повороты, но затем, увидев, что она мало что понимает, сказал, рассмеявшись:
– Забудь. Видишь во-он тот шпиль? Просто иди туда.
Шпиль, увенчанный все тем же странным знаком в виде буквы «Г», возвышался над крышами домов и, действительно, был отлично виден – хотя до него явно было неблизко. Попрощавшись с парнем, она свернула с бульвара, прошла пару кварталов по улице, снова повернула… Шпиль или не шпиль, но в этом городе было легко затеряться: дома были все также похожи друг на друга, и очень скоро она бы не смогла с уверенностью сказать, что не пришла в то же самое место, где уже была. Единственное, что ей оставалось, это двигаться в одном направлении, по возможности никуда не сворачивая – тогда она неизбежно, рано или поздно, окажется на новом месте. Так и получилось: выйдя на очередную улицу, она обнаружила, что с другой ее стороны все дома разом сменили окраску со светло-серого цвета на грязно-желтый – как будто маляры именно здесь приступили к работе с новой гигантской партией краски.
Не единожды уже на своем пути она упиралась в высокие сплошные бетонные заборы, простирающиеся в обе стороны на добрую сотню шагов, так что было совершенно непонятно, как их лучше обходить. Несколько раз улица, по которой она уверенно шла к цели, неожиданно и круто поворачивала чуть ли не в противоположном направлении, или оборачивалась глухим тупиком. Чертов лабиринт, – уже не раз и не два думала она, упираясь в парадное очередного дома или в крыльцо дворца. Да-да, в этом городе домов-близнецов были и дворцы: с толстыми колоннами и облепленными барельефами фасадами, украшенные статуями по краю крыши и шпилями в ее центре, и точно такого же серого, будто пыльного, цвета, как и дома. И названия их, написанные, как правило, над центральным входом, были странными: не дворец того или иного лорда или леди, а дворец Дружбы Народов, дворец Крестьянства, дворец Молодежи… Для девушки так и осталось загадкой, зачем крестьянству или молодежи нужен аж собственный дворец, или каким образом во дворце может поселиться Дружба Народов.
Чем ближе она подходила к центру, тем шире становились улицы, и по ним, кроме пешеходов, уже изредка проезжали запряженные лошадьми фургоны. Добравшись до особенно широкого проспекта, она обнаружила рельсы, по которым время от времени неспешно ползли дребезжащие вагончики с людьми, тянущиеся за паровозами, ревущими и периодически выбрасывающими клубы пара. Может быть, прокатиться на этой… штуке? Она не знала, сколько времени шла, но уже устала. Поездка бы ей не повредила – только вот в какую сторону надо ехать?
Невдалеке она увидела полного мужчину, одетого в темно-синий форменный костюм с красными лампасами на брюках, и внушительный медный шлем, возвышавшийся на голове. Наверное, это… как его? Стражник? Но у него можно спросить дорогу, это точно. Она, правда, чуть было не передумала, когда подошла поближе и увидела его лицо: одутловатое и немолодое, с длинными обвисшими седеющими усами, оно было… зеленым? Сначала ей показалось, что это просто грязь, но цвет лежал на лице равномерно, без пятен, распространялся и на шею, и на кисти рук. Это не было цветом травы или огурцов, и, если бы речь шла о доме или одежде, она бы, пожалуй, даже не назвала этот цвет зеленым, но на коже эта примесь оттенка болотной тины смотрелась именно так. Может быть, он нездоров?
Тем не менее, девушка храбро подошла к зеленоватому стражнику:
– Простите, пожалуйста, как мне проехать до Площади Восстания?
Шлемоносец вздрогнул и настороженно посмотрел на нее своими маленькими поросячьими глазками:
– На Площадь Восстания? – он придирчиво оглядел ее наряд, – а вы кто такая будете? Предъявите-ка вашу сумочку, нет ли у вас чего-нибудь запрещенного?
Ну зачем я к нему подошла, – пронеслось у нее в голове, когда стражник заграбастал ее сумку и принялся копаться в содержимом, шевеля толстыми губами, из которых время от времени вырывалось укоризненное «так-так-так».
– Та-а-ак, гражданочка… Это что у вас такое? – он помахал у нее перед носом палкой копченой колбасы.
– Это колбаса, – ничего лучше ей придумать не удалось.
– Знаю, что колбаса, – нахмурившись, словно слегка рассердившись, откликнулся стражник, – это запрещенная колбаса!
Девушка удивилась. Запрещенная колбаса?