– Ну что мне с вами делать? Носите запрещенные продукты, идете на Площадь Восстания… Вообще-то, я должен сдать вас Инквизиторам, чтобы они с вами разобрались. Вам этого наверняка не хочется, не так ли? Эххх, – стражник посверлил ее своими маленькими глазками, в которых блестела жадность, – что ж делать-то с вами? Нравитесь вы мне, нравитесь, эх, ничего не могу с собой поделать. Вот если бы вы как-нибудь доказали мне, что вы мой друг…
Стражник выжидающе посмотрел на девушку несколько мгновений и продолжил:
– А вы знаете, что у моего шлема сегодня день рождения? Вот если бы вы угостили его чем-нибудь вкусненьким, например, этим куском сыра и баночкой шпрот… Мы бы, конечно, тут же подружились! Друг моего шлема – мой друг.
Он снова настойчиво посмотрел на девушку, и в этот раз она сообразила:
– Конечно же, дорогой шлем, с днем рождения! Угощайся!
Вздохнувший с некоторым даже облегчением стражник добыл из сумки колбасу, сыр и банку шпротов, и, отсалютовав ей скороговоркой «Служу Империи», посоветовал ей «проходить, не задерживать».
Даже дорогу не сказал, боров жирный, – зло подумала она. Больше всего бесила не утрата сухого пайка – не так уж он был ей и нужен, ведь в кармане ее жилетки был припрятан кошелек с монетами, и голодной она в любом случае не останется, – а унижение от ее бессилия и от всей ситуации в целом, которая, по сути, была самым обыкновенным разбоем. С той только разницей, что ей угрожали не ножом, а Инквизицией.
Разозленная встречей с позеленевшим от наглости чиновным разбойником, она пошла быстрее – и уже через час или около того увидела не только шпиль, но и крышу очередного дворца, из которого он выходил. Оглянувшись по сторонам, она только сейчас обратила внимание, что улицы и дома сменили свой облик, и теперь своим разнообразием и возрастом соответствовали, наконец, мостовой. Когда от шпиля ее отделял всего лишь один ряд домов, до нее донеслись обрывки веселой музыки – видимо, тоже оттуда, с Площади Восстания. Уже недалеко, – подумала девушка, сама до конца не понимая, до чего, собственно, недалеко. В ней скопилось столько раздражения и злости – на себя за некстати отказавшую память, на стражника, на весь этот скучный, однообразный и уже успевший ей опостылеть город – и она так устала, что растеряла все цели и надежды, связанные с пунктом назначения, и у нее осталась единственная мысль: «идти, идти, туда, туда». Куда именно, и что ее там ждет – было уже неважно.
К счастью, «там» ничего страшного не оказалось – просто площадь, в сотню-другую шагов шириной. Она вышла на одну из двух прямых сторон этой площади, где расположились магазин, школа и пара жилых домов. Другую сторону занимал дворец, самый большой из увиденных ею ранее. Он выделялся именно величиной, но не роскошью или великолепием – все эти дворцы были одинаковыми, серыми, устремленными ввысь зданиями, выстроенными, казалось, специально для того, чтобы прохожие могли почувствовать себя маленькими и незначительными по сравнению с ними. Все отличие заключалось в размерах – как дворцов, так и ощущения ничтожности у проходивших мимо, – количеством висящих на стен барельефов, и высотами шпилей.
Площадь Восстания, по всей видимости, была задумана прямоугольной, но в итоге от нее как будто отрезали по ломаной линии кусок. Этот неровный край был огорожен каменным забором высотой по шею, из-за которого торчали крыши домов, столь не похожие на те, что она видела раньше – крытые вместо ржавого кровельного железа нарядной черепицей, ярко-оранжевой или бордово-коричневой, с печными трубами или коваными флюгерами на коньках. Рябь черепицы уходила вдаль и вверх, в гору, и на самой ее вершине, вдалеке, средь зеленого леса, стоял небольшой белый замок с остроконечными башнями, выкрашенными в белый и зеленые цвета. Какая красота! И зачем ее огородили? Казалось, что эта вторая половина там, за забором, высосала из города всю радость, все краски, оставив по эту сторону лишь обесцвеченные коробки.
Впрочем, немножко радости все-таки еще оставалось и на этой половине: на площади играла музыка и стоял гомон, в воздухе витал запах жаренного жареной картошки. Здесь находилось, наверное, пара сотен человек, в основном, молодых и пестро, разноцветно одетых. Они будто бы встали здесь лагерем – в центре толпы были установлены палатки, девушки возились вокруг чего-то, напоминавшие полевые кухни, но без печных труб и чада. По периметру собравшиеся разбивались в кучки по интересам: где-то играли музыку и пели песни, где-то – оживленно, с криками и резкой жестикуляцией, спорили, сидевшие тут и там одиночки рисовали или читали книжки, а несколько бродивших вокруг лагеря зазывал пытались пристроить прохожим ленточки, значки и открытки. Вот где все веселые, – подумала девушка, – наверное, у них здесь какой-то праздник или ярмарка.
– Эй, красавица! – услышала она оклик сзади.
– Ты в порядке? – Ярин услышал робкий голос и почувствовал, как кто-то треплет его по плечу.
Повернув голову и открыв глаза, он увидел спасенного эльфа, который смотрел на него с тревогой и благодарностью.
– Спасибо, – слабо улыбнувшись, сказал эльф.
– Пожалуйста, – попытался улыбнуться Ярин в ответ.
– Меня Лорель зовут, – принялся трещать подросток, – я в Латуне учусь, домой вот на каникулы приехал… И напоролся… А ты тоже из, – эльф оглядел одежду Ярина, задержал взгляд на его коротких, выше лодыжек брюках, и поправился, – тоже в Назимку едешь?
– Да, в Назимку. Я в Академию поступаю.
– Неплохое место. Ты знаешь город? Я могу тебе показать, где Академия, если хочешь.
Ярин кивнул. У него не было карты города, и провожатый ему бы совсем не помешал. Постепенно завязался разговор, и испуг Ярина отступил. Он просто перенервничал. Да, слова не могли коснуться реальности, но Ярин ведь и не разговаривал, а дрался. Может быть, существовали какие-то специальные приемы… И он знал о них когда-то, забыл, и теперь снова вспомнил… А ощущение силы и попросту придумал. Но, черт побери, как же притягательно оно все-таки было!
Поезд, меж тем, подъехал к Назимке. За окном проносились улицы, дома и люди, мелькавшие столь быстро, что их невозможно было разобрать. Вот поезд пролетел через крепостную стену и, наконец, остановился на главной станции самого большого города на севере Империи.
Парни вышли из поезда, пересекли здание вокзала и остановились на расположенной рядом площади.
– Ну что ж, Академия там, – Лорель указал рукой вдоль проспекта, уходившего вдаль, – ты уже решил, где остановишься?
Ярин осмотрелся по сторонам. Назимка – большой город, и наверняка неподалеку от вокзала найдется гостиница… И точно: буквально в пяти минутах ходьбы высилось величественное четырехэтажное здание, крыша которого была украшена ярко-красными буквами «Отель Жемчужина».
– Да вон гостиница, там, наверное, и остановлюсь.
– Э-э-э, ты уверен? – спросил Лорель.
– А что, дорогая гостиница? – засомневался Ярин.
– Нет, дело не в этом, просто… знаешь, недалеко от моего дома есть одно место, «Крестьянский приют» называется. Моя мать там счетоводом работает, так что можно будет найти тебе место. Может быть, пойдешь туда?
– А далеко до этой гостиницы?
– Полчаса где-то, наверное. Она уже за стеной.
Ярин поразмыслил. Зачем ему переться на окраину, если отель – вот он, в двух шагах и от вокзала, и от Академии? Наверное, хлюпик боится возвращаться домой один, со своей-то гривой и перьями, – мелькнула мысль у Ярина. Почему-то он был уверен, что чем дальше от центра, тем меньше понимания встретит у прохожих необычный внешний вид Лореля.
– Я все-таки думаю, что остановлюсь в этом отеле, тем более, раз ты говоришь, что он недорогой. Спасибо за предложение, пока, – натянуто улыбнулся Ярин, пожал эльфу руку и решительно двинулся в сторону гостиницы.
С усилием открыв тяжелые деревянные двери, украшенные замысловатой резьбой, Ярин проследовал в роскошно обставленный холл. С высокого потолка свисали люстры, разбрызгивающие вокруг всполохи света, окна наполовину скрывали массивные бордовые шторы, перетянутые золочеными шнурами с кистями, на стенах висели картины, изображавшие мирные сцены отдыха в лесу или рыбной ловли, дубовая стойка и стоящая на ней хрустальная ваза с фруктами. Проницательный взгляд Ярина, впрочем, сразу приметил, что яблоки, груши и апельсины были сделаны из дерева, ваза – из стекла, а дуб на поверку оказался крашенной фанерой. Фальшь сочилась из всех углов этого картонного ампира.