– Здравствуйте, тетя Лиша, – по-свойски обратился Лорель к троллихе.
– Привет-привет, Лорик, – откликнулась та с улыбкой. – Кого это ты к нам привел?
– Это Ярин, мой друг, мы в поезде познакомились, – рассказывать о том, что его побили хулиганы, Лорелю явно не хотелось, – приехал поступать в Академию, а где жить, не знает. Не пустите его на недельку?
– Сейчас посмотрим, – подмигнула Лиша и достала из-под стойки книгу учета постояльцев, – так, что тут у нас… На недельку, говоришь? Есть хорошая комната на втором этаже – всего пять соседей. Приличные люди, делегацией на съезд механизаторов прибыли.
Ярин поднялся на второй этаж и отпер дверь в свое новое жилище. И это гостиница? – поразился он. Действительно, то, куда он пришел, было скорее не номером, а загоном для сна. В вытянутой комнате вдоль длинной стены стояли узкие кровати, разделенные обшарпанными и покосившимися тумбочками. Больше в комнате не было ничего – только место, чтобы один человек мог дойти до своей кровати. Двое в этом пространстве разойтись бы уже не сумели. Впрочем, к чему крестьянскому человеку эти пустые церемонии? Строем зашли, строем легли, строем заснули.
Тем не менее, Ярин поблагодарил поднявшегося вместе с ним Лореля. С чувством выполненного дружеского долга эльф ушел, и Ярин стал обживать свой уголок комнаты, которая нравилась ему все меньше и меньше. Простыни были серыми и сыроватыми, кровать – продавленной, а из тумбочки, которую он открыл, чтобы положить свои вещи, прыснули тараканы. Не удалось Ярину и помыться с дороги: душ был один на весь этаж, и не работал – его включали лишь на пару часов вечером и утром, а мытье в остальное время считалось нерациональным расходом воды. Тем не менее, Ярин немного освежился, протерев смоченным в рукомойнике полотенцем торс. Он вернулся в комнату и провалился в сон – длинный день, наполненный ожиданием, путешествиями и странными приключениями, к которым он оказался совершенно не готов: полгода обучения магии никак не помогли ему ни приблизится к загадке пропавшего механика, ни объяснить собственную необычную, непонятно откуда взявшуюся и, что куда хуже – непонятно куда ушедшую силу.
Проснулся он уже ночью: его соседи, приличные люди, прибывшие делегацией на съезд механизаторов, пьяными, не разбирая дороги, ввалились в комнату, распространяя крепчайшее амбре перегара, лука и кислого запаха, который остался неопознанным. К счастью, на сегодня их вечер был закончен: не раздеваясь, они бревнами рухнули в свои кровати, немедленно начав зверски храпеть. Спать в таких условиях было невозможно, да уже и не очень-то хотелось. Ярин открыл окно, вышел из комнаты и помылся в заработавшем наконец душе, поужинал в столовой котлетами из прокрученных жил и переваренной перловкой, запил ужин жидким желтым чаем, после чего просидел пару часов, придумывая этюд для Академии. Когда парень вернулся комнату, в ней было свежо и относительно тихо. Ночи в Северных Землях выдавались прохладными даже в начале лета, и сейчас был как раз такой случай. Ветры очистили комнату от кисло-спиртовых испарений, заставив постояльцев инстинктивно, во сне, закутаться в одеяла, и тем самым предотвратили дальнейшее распространение ароматов. Ярин закрыл окно, не раздеваясь, лег на жесткий матрац и через некоторое время уснул.
Глава 3. Развилки и тупики
Ярин сидел в маленьком вагончике, стоявшем на самой вершине горы перед спуском настолько крутым, что было не видно уходящих вниз и вдаль рельс. Отсюда он мог, как на ладони, видеть всю Назимку, и лес за ней, и реку вдалеке – чуть ли не до самого горизонта, где купалось в сиреневых облаках заходящее оранжевое солнце. Вагончик дрогнул, тронулся, и дыхание Ярина замерло от наполнивших его тело веселого страха и небывалой легкости почти свободного падения. Он летел сначала вниз, потом вверх, и снова вниз, и вверх, и вверх ногами, и дальше, проскальзывая в горные пещеры, проносясь по скрипящим шатким мостикам. Полет длился несколько минут, которые сжимались до мгновений, полных радости и смеха. Вернее, он длился бы, будь идея Ярина построена из металла, дерева и камня. Пока это была просто Иллюзия, этюд, приготовленный будущим чародеем.
Такие иллюзии демонстрировали самые важные для будущих волшебников таланты: воображение, ум и способность к концентрации. Чтобы сотворить подобное, мало было просто запомнить варги и повторить их. Так они остались бы просто движениями воздуха – мертвыми, лишенными смысла. Лишь представив себе каждую деталь, каждое соединение, каждое движение, можно было наполнить означавшие их слова подлинным смыслом. Варги становились не просто чернильными штрихами на бумаге или звуками, порожденными губами и языком – они превращались в образы, быстрее, юркие, почти неуловимые. И, тем не менее, их нужно было выстроить в правильном порядке. Было в этом что-то от поэзии, ведь песня – это не просто набор слов, а их тончайшее соединение, выверенное по законам ритма, рифмы и мелодии. И головоломку это тоже напоминало – если только можно вообразить себе их детали живыми и так и норовящими куда-нибудь улизнуть. Или сменить форму. Образы должны соединиться способом, не противоречащим законам природы, и немалый ум требовался для того, чтобы соблюсти все ограничения. И концентрация – для того, чтобы удержать в голове одну часть заклинания во время создания другой. Лишь после того, как песня спета, головоломка собрана, и заклинание обрело целостность – иллюзия становилась завершенной, видимой.
Этот этюд пришел к нему во сне, в первую же ночь, проведенную в Крестьянском приюте. Ярин не мог с уверенностью сказать, была ли эта дорога фантазией или воспоминанием. Лорель, которому он показал свой этюд – эльф потрясенно вздохнул, увидев катающийся по хитросплетению рельсов вагончик – сказал, что в Назимке никогда не было подобного развлечения – да что там, даже в Латальграде не было! Но тогда почему Ярин почти видел, почти чувствовал себя сидящим в этом вагончике, с замиранием сердца ожидая падения вниз? Стоящий на вершине вагончик снова качнулся, заскрипел, заскользил вперед – сначала медленно, затем все быстрей, и вот он уже сорвался и полетел вниз. Если бы Ярин только мог вспомнить – где, когда… и с кем он путешествовал. С кем… Почему он вновь думает об этом? Что может остаться от человека, если забыты его лицо, голос и имя? Ничего. Нет. «Ничего» не может терзать душу подобными вопросами.
Ярин позволил этюду исчезнуть, и, преодолевая мучающее его ощущение почти состоявшегося воспоминания, огляделся по сторонам. Сегодня претендентов было всего пятеро, и один из них проходил испытание прямо сейчас. Из оставшихся наиболее заметен был Алшъят, гоблин из какого-то отдаленного дружественного Империи поселения чуть ли не в Загорье, загорелый до черноты. Одет он был по последнему писку гоблинской моды: металлические перстни, цепи, браслеты и медали на груди звенели при каждом его движении. Количество цацек прямо указывало на богатство и влиятельное положение отца Алшъята. Гоблин сидел на стуле и перебирал в руках блестящие четки. Он явно не испытывал ни малейшего интереса ни к этюдам, ни к экзамену, ни к Академии в целом.
В углу зала сидела тощая и бледная даже не до синевы, а до серости Фиона с водянистыми голубыми глазами и бесцветными, жидкими волосами. Она уже не в первый раз пыталась построить иллюзию расширяющейся кверху башни, в основании которой лежал всего лишь один камень. Напряженно закрыв глаза, она пыталась выдавить из себя нужные слова, чтобы достроить последний этаж – но каждый раз язык отказывал ей в самом конце, словно завязываясь в узел, из ее рта вырывалось лишь неуклюжий полусвист-полушипение, и башня исчезала в мерцании. Так получилось и в этот раз. Сидящий рядом с ней солидный, хорошо одетый эльф с окладистой бородой вздохнул, возвел глаза к потолку и медленно, с нажимом чеканя слова, создал свою башню. Его иллюзия была совершенна и поражала необыкновенной точностью баланса. Неудивительно: отец Фионы был представителем старой династии чародеев, хорошо известной в городе, в стране, и в Академии. В Фионе не было и пяди отцовского таланта, но, разумеется, она все равно должна была стать волшебницей – ну, или хотя бы получить соответствующий диплом.
Рядом с Ярином тренировался Ахык, невысокий тролль с пухлым, несчастным лицом, чуть вздернутым кверху носом и толстыми губами. Его иллюзия была простым упражнением из школьного учебника, что-то вроде небольшой самодвижущейся телеги, но даже это простое заклинание у него никак не получалось. Приглядевшись, Ярин без труда обнаружил причину. В механизме повозки, рядом с приводящим ее в движение ведущим колесом, сцепились между собой три зубчатых колеса. Они попросту не могли крутиться!