– Вернее, в то плачевное состояние, в котором находились все остальные имперские города, – проворчал Киршт, подсевший к ним с большой железной кружкой обжигающего чая и бутерброда с колбасой, которую принесла Алии.
– За первый месяц Ариан объявил ересью и запретил анекдоты, стихи с плохой рифмой и картины, нарисованные не слишком старательно. В скором времени в список добавили еду и одежду, которые были произведены за пределами Империи – ведь они могли быть испорчены, случайно или, чего хуже, нарочно, чтобы подкосить здоровье горожан, – продолжал Гедеон, – через некоторое время Ариан с удивлением обнаружил, что горожане по-прежнему погружены в ересь. Более того, после всех эдиктов их греховность, как ни странно, скорее выросла: они и не думали воздерживаться от запрещенных вещей, и вместо этого крыли епископа матом. Мы, щачинцы, такие! – Алия заметила, как на мгновение сморщилось лицо Киршта.
– Помолившись, вспомнив о тех испытаниях, через которые прошла Церковь в былые времена для победы над своими врагами, и смирившись со своей ношей, Ариан решил действовать настойчивее. Он учредил при Щачинской Церкви тайный орден Искателей, и его адепты принялись доносить епископу обо всех услышанных греховных разговорах и обо всех увиденных еретических вещах. Они исподволь проверяли благонравность своих знакомых, сидели на почте, вскрывая чужие письма, и копались в мусоре, чтобы обнаружить там остатки запрещенной иностранной колбасы.
– Неужели сажали в тюрьмы за кусок колбасы? – удивилась Алия.
– Глупости, конечно же, нет. В первый раз вызывали на разговор к Инквизитору, и во второй раз тоже… Могли на работе премию снять, или из Академии исключить, а если человек известный – то и в храме на проповеди ославить, или даже епитемью наложить.
– Этим, кстати, Ариан в первую очередь воспользовался, – ввернул Киршт, – наложил на членов Ассамблеи, самых языкастых, обет молчания. Заседания тут же стали гораздо тише, а члены Ассамблеи – гораздо злее.
– А еще могли в Монастырь отправить, на лечение от ереси и одержимости, – вставил Иан, – вот, собственно, это…
– Да погоди ты, дай по порядку рассказать, – отмахнулся от него Гарин, – покончив с книгами, картинами и колбасой, Ариан вдруг озаботился нравственностью молодежи. Город, по его словам, прогнил насквозь, и причину этого нужно было искать в воспитании подрастающего поколения. Поинтересовавшись, чем занимаются молодые люди в свободное время, Ариан вновь ужаснулся. Оказывается, вместо спортивной подготовки к защите Родины и штудирования трудов отца Латаля, – Гедеон сыпал все новыми и новыми неизвестными ей именами, но Алии ничего не оставалось, как понимающе кивать, – молодежь режется в Меч и Посох!
– Меч и Посох? – недоуменно переспросила Алия.
– Да, Меч и Посох. Ты играешь? Ах да, ты же не отсюда. Это очень интересно! Игру придумали там, – Гедеон указал большим пальцем за спину, имея в виду, по всей вероятности, странный забор, – и суть ее вот в чем. У каждого противника есть фишки, которые обозначают армии, заклинания, все в таком духе. Первые наборы завезли контрабандой из Западного Щачина, а потом мы начали рисовать свои, вот примерно такие. Смотри, – сказал Гедеон, протянув Алии пригоршню деревянных кружков.
Алия посмотрела на одну из протянутых ей фишек. На ней каллиграфическими буквами со старомодными вензелями было выведено слово «Император», и несколько цифр, соответствующих его «атаке» и «защите». Перевернув деревяшку, девушка обнаружила картинку, выполненную штампом и черной тушью: это было лицо грузного, старого мужчины с отвисшими щеками и огромными мохнатыми бровями. Рисунок как рисунок, хорошая, тонкая работа, без клякс и подтеков… Алия провела по фишке пальцем, смахивая непонятно откуда севшую на глаз Императора мушку. Мушка осталась на месте.
Рядом с ней появилась еще одна. Что за… Алия вгляделась в рисунок. Никаких мушек на нем только что не было. Их родила игра штрихов. Посмотрев на рисунок еще несколько секунд, она обнаружила червей, ползающих по шее императора, а тени на его щеках стали походить на трупные пятна, стремительно распространяющиеся по лицу. Испугавшись, она зажмурилась, потом открыла глаза и посмотрела на рисунок снова – наваждение исчезло. Император, старый, но вроде бы живой, смотрел на нее. Вдруг, на глазу его появилась мушка…
– Классно, правда? Это один из наших местных художников нарисовал, его фишки самые интересные. Все старались или выиграть их, или обменять на другие, или даже купить за деньги, – губы Гедеона искривились в неодобрении, и стало очевидным, что в этой игре купля-продажа фишек не приветствуется, – так что они быстро распространились по городу, и тут как раз попались заинтересовавшемуся жизнью молодежи Ариану.
Вторая фишка в руках девушки как раз изображала епископа: изможденного человека с кругами под глазами, настолько худого, что его кожа казалась туго натянутой на выступы черепных костей. Епископ держал в руках уже знакомый Алии символ, похожий на букву «Г», и, прикоснувшись к нему лбом, молился с закрытыми глазами и склоненной головой. Казалось, молитва требует от него чуть ли не физических усилий: его брови нахмурились, рот искривился… Девушка вглядывалась в рисунок, пока он не начал рябить в ее глазах – и внезапно увидела его совсем по-другому. Как она могла не замечать этого раньше? Стало очевидным: епископ не молится. Он пытается вытащить знак из своей головы.
– Но какое отношение все это имеет к восстанию? – спросила Алия.
– Самое прямое! – ответил Гедеон, а Иан закрыл глаза ладонью, – видишь ли, на следующий день в местной газете напечатали письмо девочки, которая попросила епископа запретить «Меч и Посох». Некая шестиклассница посетовала, что оказались забытыми добрые и развивающие салочки, прятки и классики, и вместо них все ее одноклассники постоянно играют в эту бессмысленную и жестокую игру про колдовство, а ведь оно разлагает юное поколение и подтачивают духовные основы Империи безверием и цинизмом. Вот именно этими самыми словами и написала, представляешь? Девочка решительно потребовала от епископа запретить эту отвратительную игру, и Ариан тут же послушался – издал эдикт, запрещающий Меч и Посох. И вот мы, возмущённые горожане, вышли…
– Это восстание из-за настольной игры? – переспросила Алия, спрашивая себя, точно ли в сумасшедшем доме будет хуже, чем в этой компании.
– Да нет же! – потерял терпение Киршт, – это у Гедеона все вокруг Меча и Посоха крутится. Нам просто надоело, что невесть откуда объявившийся епископ указывает нам, что есть, что слушать, и уж на последнем месте – во что играть. Он не просто запретил эту дурацкую игру – тем же самым эдиктом он разрешил городской страже, вместе с Искателями, проверять сумки и карманы горожан, если те выглядят подозрительно, и конфисковывать у них ересь. Обосновал это тем, что фишки, в отличие от книг и картин, маленькие, и их много, а потому для защиты нравственности нужно предпринимать решительные меры. Стража рьяно взялась за дело, и город тут же вспомнил, что за три года пребывания епископа в Щачине ересью успело стать практически все. К счастью, и стража, и многие Искатели сами неравнодушны к ереси, поэтому обычно дело заканчивалось тем, что сумки возвращались к владельцам изрядно облегченными.
Алия вновь увлеченно кивнула, на сей раз и впрямь поняв, о чем идет речь.
– И, кроме того, – продолжил Киршт, – епископ запретил не Меч и Посох. Епископ запретил изображения любых государственных чиновников на круглых предметах.
Хмурый парень сделал паузу и приглашающе посмотрел на Алию, словно ожидая реакции, но девушка молчала.
– Не понимаешь? – спросил Киршт. – Ну подумай же!
Алия подумала. Ничего в голову не приходило. Киршт запустил руку в карман и достал оттуда пригоршню мелочи.