– Эмм… Всего лишь продавщица? – ехидно поинтересовалась девушка.
– Всего лишь…? Да как ты смеешь! Распустилась, вертихвостка, вырядилась перед своим хахалем, тьфу, смотреть противно! Да в наши дни, если бы кто-нибудь попробовал так нарядиться…
Алия потрясенно смотрела на продавщицу, которая, судя по всему, была в самой настоящей ярости. Это было так нелепо, что Алия сперва чуть не рассмеялась, но потом к ней вернулся гнев. Как бы заставить старую дуру лопнуть со злости? Вдруг откуда-то из недр ее памяти всплыло:
– Дайте жалобную книгу!
Продавщица захлебнулась бранью, будто получив под дых, и, изумленно уставившись на Алию вытаращенными глазами, спросила хриплым голосом:
– Что ты сказала?
– Я сказала: дайте жалобную книгу.
Иан потянул ее за рукав:
– Алия, может, лучше пойдем, в парк погуляем, мороженого поедим…
Она освободила руку:
– Нет, подожди! Я покупатель, и я имею право пожаловаться на грубость продавцов. Что в этом такого особенного?
К потрясенной продавщице вернулся дар речи:
– Лыма! Подь сюда! Тут какая-то девица жалобную книгу требует.
К ним подошла самая внушительная продавщица из всей троицы, выше Алии на полголовы и шире ее раза в три, с жесткими, черными усами над верхней губой, и пробасила:
– Вот эта, что ли?
– Можешь себе представить!
– Ну ничего себе! Такая молодая, и такая наглая!
– Совести у тебя нет! Да я тридцать лет за прилавком отстояла! А эта соплячка мне и говорит: «дайте жалобную книгу!»
– Неслыханно!
– Хулиганка! – заголосила из-за прилавка третья продавщица. Старичок сочувствующе глядел на Алию и Иана.
– Да я сейчас стражу позову! – затрясла жирными телесами Лыма.
Алия была поражена произведенным эффектом: столь искреннее возмущение, даже ярость, и в то же время – явный испуг, и все от простого упоминания жалобной книги! Сейчас она покажет этой колыхающейся горе сала… Вдруг она почувствовала, что Иан тащит ее к выходу из лавки, схватив, как ребенка, за руку. Она не успела даже возразить, как он вывел ее из помещения под победные, торжествующие вопли торговок.
– Что это на тебя нашло? – пораженно спросил Иан, когда они оказались на улице и отошли от магазина на несколько десятков шагов.
– В смысле, на меня? – удивилась Алия, – ты разве не слышал, как она хамила?
– Слышал, конечно, но… это же продавщица! – ответил парень таким тоном, будто она жаловалась на дождь, промочивший ей одежду, или солнце, напекшее голову. Алия уставилась на него, ожидая продолжения, но дождалась только слов «странная ты».
После неудачного похода в магазин они пошли вдоль Разлома – главной достопримечательности Щачина, уродливого шрама Великой войны, протянувшегося через весь город. В том числе и через площадь Восстания, но здесь он был прикрыт высоким бетонным забором, так что нельзя было ни увидеть сам Разлом, ни как следует рассмотреть красоту города, простиравшегося за ним.
Алия и Иан вышли с площади и неторопливым шагом двинулись по улице Бесогонов – мостовой с извилистым краем, повторявшую линию Разлома. Дома с другой стороны улицы стояли уже ровно – по большей части, они были отстроены после войны, – поэтому улица то сужалась, то расширялась, оставляя свободное место фонтану, скамейкам или гипсовым бюстам. У одного такого изваяния Алия остановилась, чтобы прочитать подпись «Латаль, Отец-Основатель Церкви Равенства». Заметив, что Иан уже успел уйти вперед, остановиться, обернуться и посмотреть на нее с плохо скрываемым удивлением, она, смутившись, догнала его.
– Отец Латаль основал Церковь Равенства, выступил против власти чародеев и, чтоб слова не расходились с делом, убил Владыку Мира Эалайю. Кто такой Владыка? Верхновный жрец культа дженов. Он правил культом, а не государствами, конечно, но культу подчинялась Непобедимая Армия, культ владел землей под храмами и много где еще, да и потом, вера в дженов объединяла всю знать того времени. Так что власть Владыки была велика, хоть и не так велика, как в старые времена. Эалайя оставил после себя слабого наследника, и в верхушке культа немедленно выросли заговоры за влияние на него, а через некоторое время – за его замену на того или другого дальнего родственника. Одновременно с этим последователи Латаля начали войну за ликвидацию Владычества и культа в целом, считая его последователей бесопоклонниками, – начал вдруг Иан, говоря как бы в пространство, и Алия мысленно поблагодарила его за деликатность. Ей нужно было узнать хоть что-нибудь об этом странном городе, но девушка по-прежнему не могла никому довериться, даже Иану, настолько, чтобы рассказать о своем недуге. Вдруг они решат, что я сошла с ума? И запрут где-нибудь снова? Эта и другие подобные мысли то и дело мелькали в ее рыжей голове. Минуты страха быстро заканчивались, и к ней возвращалась способность разумно мыслить – по крайней мере, о вопросах, не касающихся заточения в замкнутых помещениях.
– За несколько лет Сегай превратился в муравейник из враждующих между собой лордов и леди. На востоке император Тарешьяк положил этому конец, основав Империю Братских Народов, запретив культ дженов и отдав власть простому народу. Вернее, Церкви, которая этот простой народ представляла. Возможно, для людских земель это и было лучшим решением. Или как минимум меньшим из зол.
Алия слушала высококонцентрированный урок истории, машинально перебирая в кармане вытащенные из подвала Универсального магазина четки. Она не носила браслет на руке, очень уж странно он выглядел – некоторые четки были металлическими, другие из кости или камня, а то и вовсе деревянными – но перебирать их прочно вошло у нее в привычку. Интересно, за кого он меня принимает? Наверное, за крестьянку из какого-то медвежьего угла, и недоумевает, каким ветром меня занесло в Щачин. Она не знала, что на самом деле удивление Иана было куда глубже: в любом, самом глухом и захолустном уголке Империи, дочери и самого бедного крестьянина, и самого пьяного сапожника ходили в школу и назубок знали, кто такие Латаль и Тарешьяк. Уж этому-то там учили! Дети декламировали стихи про детство Латаля, читали и пересказывали поучительные рассказы о его учебе в Высоком Университете имени Владычицы Аллиандры, который ныне был переименован в Латальградский Университет, или Латун, как его называли для краткости.
– В Горных Городах не особо интересовались этой возней за Тамрой, – продолжал Иан. – Нас мало задела смута: здесь уже много столетий правили собственные династии, которые возникли задолго до Владыки. Присягнув в свое время новому правителю на верность, Горные Короли сохранили свои троны. Так что в целом тут было спокойно – до тех пор, пока Тарешьяк не возомнил себя новым Владыкой и не задумал подчинить себе весь Сегай. Он продвигался на запад, и чем ближе подходила его армия, тем больше город погружался сначала в уныние, а затем – и в панику. Конечно, нашлись и те, кто обрадовался – последователи Церкви были и в Щачине – но, в целом, щачинцам были совершенно не нужны здесь ни их дурацкая Церковь, ни их дурацкая Империя.
– Щачин всегда был мирным городом, с небольшим гарнизоном, и помощи нам было ждать неоткуда. Эльфы были слишком заняты междоусобицей в Диволесье, – Алия с усилием сделала вид, что ни капельки не удивлена – о принадлежности к эльфийской расе, владения которых начинались к югу от Горных Городов, Иан уже упоминал вчера, походя, как о самой обычной вещи, и тогда ей удалось удержать свою челюсть от падения на грудь, лишь собрав все свое самообладание, – а другие Горные Города за время смуты успели переругаться между собой. Не до войны, конечно, но отношения между ними строились на деловых договорах, а не на взаимном обожании. Так что отправленные в Нимц и Врх послы вернулись с пожеланиями выстоять против Тарешьяка в одиночку. Наверное, короли надеялись, что осада вымотает имперцев, и их будет легче разбить в дальнейшем, а уж потом можно и отбить Щачин назад, заодно передав трон какому-нибудь своему племяннику.
– Началась осада, которая продолжалась два месяца. Тарешьяк не предпринимал штурма, надеясь, что город истощит свои запасы, или внемлет увещеваниям засланным Церковью проповедников, которые рассказывали, как хорошо жить в Империи Братских Народов. Щачинцы экономили провизию, вешали засланцев, и ждали помощи. Может быть, и дождались бы – говорят, запасов бы хватило не меньше, чем на пару лет – но рок был не на их стороне. В одну из ночей открылся Разлом. В считанные секунды на мостовых появились глубокие трещины, из которых вырывалось пламя, а затем несколько кварталов просто ушло под землю. И оттуда полезли бесы.