Следующую остановку поезд сделал в дальнем районе Назимки, уже за крепостной стеной, и в битком набитый вагон село еще полсотни человек. На сей раз ожесточенные сражения прошли в авангарде-тамбуре, не задев глубокий тыл рядов сидений. Впрочем, давка продолжалась не более часа. На каждой станции новые порции садоводов-любителей проталкивались к выходу и помятыми, но счастливыми устремлялись к своим делянкам. Сталка была одной из самых удаленных остановок пригородного поезда – за ней располагалась только узловая станция Бологое, откуда отходили ветки в Латальград и на восток, в Тамищи, через железный лес – и поэтому последние полчаса Ярин ехал в относительном комфорте – в вагоне даже не осталось стоящих людей.
Пусть от уже знакомого вокзала Сталки до дачи родителей Тарпа занял не больше двадцати минут. Впрочем, слово «дача» здесь вряд ли подходило – оно навевало у Ярина ассоциации с уютненьким двухэтажным домиком, лужайкой с тут и там рассыпанными яркими точками луговых цветов, с фруктовыми деревьями, плетеным столиком под тентом, за которым так приятно пить прохладных лимонад… Но парень уже был в Сталке, и догадывался, что ничего подобного здесь быть не может. Так и оказалось: за слегка покосившимся забором стояла утлая сараюшка, сбитая из попавшихся под руку досок, кривоватых и разноразмерных, выкрашенных в салатно-зеленый цвет. Никаких луговых цветов также не наблюдалось: вся земля была засажена капустой, картошкой, морковью и другими питательными и полезными, но совершенно неизящными растениями, и ни пяди земли не оставалось свободными – даже тропинки между грядками были столь узки, что ходить по ним приходилось, ставя ноги в одну линию. Остались мечтами и потягивание лимонада за плетеным столиком. Едва увидев прибывшую и несколько потрепанную путешествием компанию, родители Тарпа вручили парням вилы для выкапывания картошки, а Илке – корзину для сбора яблок. «Лучший отдых – перемена деятельности» – смеясь, заявил Иржей, отец Тарпа, здоровенный тролль с кустистыми бровями и широким красным носом – верным признаком любителя хороших застолий.
До позднего обеда Ярин, вместе с Тарпом, копал картошку. Не так, совсем не так он представлял себе отпуск и отдых на даче. Конечно, в возделывании чужих и ненужных Ярину грядок был свой резон – его уже ждал с любовью накрытый деревенский стол, и яства следовало отрабатывать – и, наверное, работа на земле была и вправду неплохим отвлечением от умственного труда, но Ярин собирался все-таки развлекаться, а не отвлекаться.
Через три часа настало время обеда, и все расселись на свежем воздухе за грубым, слегка покосившимся столом, в котором Ярин без труда узнал продукцию цеха мастера Елсея. Парню стало интересно, был ли стол выкуплен со склада должным образом, или похищен и доставлен сюда никсами.
– Кого это ты к нам привез, такого худенького? – спросила Квета, мать Тарпа, обращаясь к сыну. Она была бледна, намного светлее своего мужа и сына, что выдавало в ней потомка снежных троллей. Илка, очевидно, уродилась светлой именно в нее, тогда как Тарп больше походил на отца. Так уж получалось на Сегае: дети в смешанных браках походили либо на мать, либо на отца, и почти никогда – на обоих сразу.
– Это новенький с работы, мой друг. Представляешь, за три месяца из рабочего в чародеи перевелся. Как пить дать, начальником станет!
– Начальником, – округлила глаза мать, округлив глаза и губы. Она со значением посмотрела на своего мужа, тихо сидевшего в углу, и, почему-то, на Илку, – кушай, кушай как следует, проголодался небось, колдовская-то работа, небось, самая трудная, – захлопотала Квета вокруг Ярина.
Ярин кушал. Того, что уже стояло перед ним на столе, хватило бы на двух яринов, но матушку было не остановить: она добавляла то немножко салатика, то картошечки, то огурчик…
– А знаешь, кто это сидит? – внезапно спросила Квета у Ярина, указав ложкой на Илку, – это невеста твоя будущая сидит!
– Мама! – воскликнула Илка, зардевшись.
– Не мамкай, – в полголоса резко отозвалась мать, – тебе же добра желаю, дурочка, – и, обратившись вновь к опешившему Ярину, продолжила уже елейным тоном:
– Своенравная она у меня, отец разбаловал, но ты справишься. Главное в строгости, в строгости ее держи, мы, женщины, любим твердую руку. А так-то девка видная, ты посмотри: и ростом вышла, и красива, и хозяйка хорошая, – по тому, как мать скосила глаза в сторону на последней фразе, было очевидно, что хозяйка из Илки не очень-то и хорошая, – готовит, стирает, убирает!
У Ярина возникло отчетливое ощущение, что ему продают особо ценный колдовской аппарат, что-то вроде помеси прачечного шкафа, печки и уборочной машины. Он попытался было запротестовать, но его рот был набит салатиком, картошечкой и огурчиками, предусмотрительно подложенными ему на тарелку. Поэтому у Кветы было предостаточно времени, чтобы подробно описать все достоинства Илки и причины того, что она просто создана для Ярина. Тарп согласно кивал, Илка сидела, вся красная, упершись взглядом в тарелку.
Наконец, Ярин дожевал:
– М-м-м, спасибо, вы очень добры, – толстое лицо матери расплылось в улыбке, и Ярин понял, что ловушка сейчас захлопнется, – но какой из меня зять? Я простой парень, у меня нет родителей, воспитывала меня тетка, – ложка в руках Кветы дрогнула, но продолжила свое движение к блюду с салатом, а то рот у парня был слишком свободным, вот он и разболтался, – не служил в Гвардии, работаю в цехе, – пытался нащупать Ярин хоть какую-то линию обороны, – живу в общежитии…
Взгляд матери потух.
– Ярин у нас скромняга, – непрошено пришел на помощь Тарп, – но он далеко пойдет! Ему сам святой отец Герсиний грамоту вручал, а где грамота, там, сама понимаешь, и все остальное приложится.
Мать пожевала губами в задумчивости:
– Ну не знаю, не знаю… Мне подумать надо. Сдается мне, милок, что тебе нужно немножечко вырасти над собой, чтобы стать моим зятем. Да и худосочный ты слишком, видать, захудаленький чародей, раз полувпроголодь живешь.
После обеда Ярин, Тарп и Илка, собрав в дорогу остатки обеда, отправились через лес к Орейлии. Они не прошли и версты, как Тарп внезапно заорал и повалился на землю, держась обеими руками за лодыжку. Ярин и Илка кинулись к нему, помогли подняться. Тарп осторожно коснулся левой ногой земли.
– Ой, больно! Подвернул, наверное, – запричитал он, и вновь опустился на тропинку, – придется вам без меня идти. До завтра ходить не смогу, факт.
Судя по тому, как громко жаловался Тарп и как осторожно он тер свою лодыжку, страдания его были ужасными, близкими к агонии. Однако в уголках его глаз затаилась хитринка, а на губы прямо-таки рвалась улыбка, подавляемая, очевидно, недюжинными усилиями воли. У троллей вообще всегда все на лице написано… Ярин вздохнул:
– Тарп, вставай, пойдем уже, – и потянул его за руку. Тарп издал полный страдания вопль, и Илка испуганно запричитала:
– Ох, какое несчастье! Ярин, ты грубиян, ему же больно! – Ярин изумленно уставился на нее, но она, не замечая этого, продолжала полным сочувствия голосом:
– Я сейчас же побегу в деревню! У мамочки наверняка найдется какое-нибудь снадобье для моего бедного братца, а папочка одолжит у соседа телегу, и мы вместе дотолкаем бедного Пыхчика…
Тарп вспыхнул и заскрипел зубами – очевидно, детское прозвище ему не нравилось, – и тут же резко выпрямился, встав на одну ногу:
– О, нет-нет, что ты, что ты, сестричка, – сверкнул он глазами на девочку, – тут же недалеко, я и сам доберусь! Я допрыгаю, вот так, видите? – Тарп сделал несколько прыжков, – ну, я пошел!