– А что они делают? – спросил Ярин, убрав руку.
– Они отвечают на вопросы, – серьезно ответила Илка, – о будущем, о настоящем, обо всем.
– Что ж, у меня есть для них вопросы. Что произошло в этом доме? Где Орейлия и как мне ее найти?
Илка замялась:
– Понимаешь, я… не могу так спросить. Кости понимают только по-тролльи, а бабушка не успела меня обучить… Но я могу спросить, как найти потерянное. Как-то раз бабушка потеряла свои варежки, и я слышала, как она спрашивает об этом.
Ярин кивнул. Илка убрала Кости в мешочек, закрыла глаза и нараспев произнесла несколько слов на каком-то своем, охающе-ухающем языке. Затем она запустила руку в мешок, пошарила там, наугад вытянула несколько костей, выложила их на стол и принялась по очереди брать их в руки. Она вглядывалась в фигурки, она снова что-то шептала – наверное, имена этих Костей – со значением закрывала и закатывала глаза… Ярина не покидало ощущение некоторой театральности этого процесса: Илка старательно играла свою роль, но парень не ощущал витающего в воздухе волшебства, подобного его собственному опыту… С другой стороны, это была другая, и вдобавок чужая, магия – может быть, и не предполагалось, что он будет чувствовать хоть что-нибудь. Наконец Илка сказала:
– Сначала тебе нужно подождать. Эта Кость, – Илка показала на сидящего человека, подобравшего колени к груди и положившего голову сверху, – означает ожидание, терпение, мудрость… Это мудрец, который сидит и ждет подходящего момента, понимаешь? Дальше, вот это – корабль. Я думаю, тебе нужно будет дождаться корабля и уплыть куда-то. Путешествие не будет простым, видишь? Это – буревестник. Эта птица приносит бури и грозы, и тебе придется пройти сквозь них, а после – найти то, что ты потерял в чащах густого, темного леса. Знай, испытания твои будут суровыми, но и награда велика – не только ты найдешь потерянное, но и ключ к сердцу самого Сегая!
Илка замолчала, и несколько минут они просидели в тишине. Последняя фраза прозвучала… странно. Словно и не маленькая девочка ее произносила. Ярин даже почувствовал… что-то. Холод подземелья, тишина кладбища под полной луной, дрожь стали, прерывающей жизнь… Она всего лишь ребенок, играющий с бабушкиным подарком, а я устал, вот мне и мерещится всякое. Наконец, девочка открыла глаза, вздохнула, и нерешительно, даже испуганно, посмотрела на парня:
– Ну как?
Ярин подавил вздох. Он и сам не знал, чего ожидал от этого предсказания, но ясности оно точно не прибавило.
– Этот темный лес… что это? Это Железный лес? – спросил он.
– Я не знаю, – смущенно ответила Илка, – у бабушки всегда так складно получалось, но Кости не говорят со мной так, как с ней. Хотя сейчас я как будто бы почувствовала что-то… А ты?
– Давай ложиться спать, – Ярин отогнал от себя воспоминание о жутковатом прикосновении холода, – хватит нам на сегодня загадок.
Загадок и впрямь оказалось так много, что они преследовали Ярина всю ночь. В его неспокойных снах был и мудрый человек, больше не сидящий в задумчивой позе, а убегающий от него и уносящий на своих плечах сундук с высовающимися из него Орейлией и господином Мырком, и корабль, прорезающийся сквозь джунгли, и буревестники, невесть отчего огненно-рыжие, кругами парящие над его головой.
Глава 10. Прибой и ветер
– Всем-всем-всем! Сегодня Наместник Бернд выступит перед народом! – тонкие мальчишеские голоса прорезали рассвет, – Всем-всем-всем! Речь Наместника состоится на площади Восстания в два часа пополудни! Всем-всем-всем!
Проснувшись, Алия заморгала. «Всем-всем-всем!» – продолжали надрываться мальчишки, бегающие по площади. Алия уже потянулась за чем-нибудь тяжелым, чтобы заткнуть этот надоедливый будильник, но вспомнила, что она в палатке, и проснулась окончательно.
Рядом раздалось бормотание Иана, и палатку осветило голубоватое свечение, исходившее от созданного его заклинаниями шарика под потолком. Девушка прищурилась: свет был слишком ярким в сумерках раннего, еще толком не наступившего утра. Она обернулась. Иан уже выбирался из своего спального мешка. Несмотря на то что он, как и Алия, наверняка не выспался – посиделки под открытым небом с песнями под гитару продолжались, как правило, глубоко за полночь, – Иан был свежим, с ясными глазами, без единого намека на сонливость. Как ему это удается? – поразилась Алия, ощупывая свое слегка опухшее лицо и с трудом удерживая поднятыми отяжелевшие веки.
– Что-то новенькое, – проговорил Иан, когда девушка посмотрела на него, – наконец-то. Что-то начало происходить.
Иан был заинтересован, но одновременно взволнован, и тревога парня быстро передалось ей. Что-то начало происходить. Но что? Этот вопрос беспокоил всех жителей лагеря, и они возбужденно обсуждали его за завтраком. Лет тридцать назад на улицы вышли отцы и матери тех, кто пытался изгнать Ариана сегодня. В тот раз Империя ответила решительно и не дала восставшим толком окопаться, пустив против них стражу и гвардейцев, вооруженных плетьми и мечами. Не так уж и много крови было пролито, но ее оказалось достаточно, чтобы то поколение больше никогда не посмело открыть рот.
Но времена сейчас были уже не те – в этом сходились все. За последние годы Империя изрядно размякла, обрюзгла, постарела. Во времена молодого Галыка, или, того хуже, Тарешьяка, любой эдикт, выпущенный Арианом, был бы незамедлительно выполнен. Реши епископ, что щачинцы должны ходить на четвереньках или говорить задом наперед – и все обитатели Щачина через пару недель делали бы именно так, а иначе угодили бы в заточение, а то и на виселицу. Совсем другой в те времена была и городская стража – в ней служили отставные воины, закаленные битвами Великой Войны, и они славились своей твердостью и решимостью. Нынешние стражники видели битвы только на картинках, и гораздо лучше разбирались в инспектировании сумок, чем в выполнении приказов. А что до Гвардии… слабо верилось, что до этого дойдет. Только Император мог отдать такой приказ – но ему было уже под девяносто, и с молодостью он потерял жесткость и былую решимость. Да и всадников, которые решаться давить лошадьми людей, – в том числе, и собственных братьев и друзей, – надо было еще поискать. Империя предусмотрительно разбавляла Гвардию Щачина полудикими выходцами с Ладабагарских гор, но можно ли было представить себе, что Император решится так явно столкнуть гоблинов и гномов лбами? Это могло откликнуться новым, гораздо более сильным бунтом, в том числе, и в самой Гвардии. Этими и другими аргументами люди обменивались за утренним чаем, и, в конце концов, рассудительность и трезвость собственных речей их успокоила.
На площади стали собраться люди, желающие послушать наместника. Алия знала некоторых из них: они прожили в лагере одну ночь, или же приходили пару раз днем. Сегодня, казалось, все они решили вернуться, чтобы быть вместе со своими друзьями – и для дополнительной поддержки вели с собой знакомых и родственников. Ближе к полудню появились и те, кого Алия раньше не видела. Они разительно отличались от веселой, нарядной молодежи, которая обычно собиралась на площади. Никто из них не коротал время за книгой или рисунком – они просто стояли, сбившись группками человек по десять-пятнадцать, изредка перекидываясь между собой отрывистыми фразами, или глядя прямо перед собой пустыми, бессмысленными взорами. Никто из них не носил ярких перьев в волосах – и вообще ничего яркого. Они были завернуты в уже осточертевшие ей мешковатые штаны и просторные рубахи серых или синих тонов, столь типичные для жителей Щачина. Их одежды одним своим видом вызывали уныние и безнадегу, но людей, казалось, это совершенно не волновало: лишь бы срам прикрыть, неважно чем.
– Надо бы, наверное, пойти и поговорить с мужиками, – нерешительно сказал Иан, – я бы никогда не подумал, что они могут нас поддержать, но раз они пришли… Значит, их по крайней мере интересует ответ Наместника, значит, они и проблемой интересуются, правильно?
– Ты уверен, что это хорошая идея? – поинтересовался Киршт. Алия была с ним согласна: ни у одного серо-синего человека на лице не было и намека на интерес, лишь скука и равнодушие столь отчаянные, что девушка терялась в догадках относительно силы, вытащившей их на площадь.