Насмотревшись по сторонам, парень принялся наблюдать за работой Алтемьи. Она как раз налила в стоявшую на столе колбу немного жидкости из большой бутыли у стола – запах безошибочно указал Ярину на спирт – добавила немного из одного флакончика, немного из другого, щепотку из третьего, зажгла горелку, чтобы подогреть снадобье… Вдруг раздался стук в дверь. Громкий, требовательный.
Матушка Алтемья вздрогнула, но, нахмурившись, продолжила работать. Через минуту стук раздался снова, еще громче, чем в прошлый раз. Целительница вздохнула и погасила спиртовку. Бодрость и жизнерадостность будто разом оставили женщину. Он взглянула на Ярина, в котором парню почудилась какая-то затравленность, шепотом извинилась и пошла в прихожую.
Едва она открыла дверь, как Ярин услышал сразу нескольких голосов – резких, визгливых:
– Что это ты от нас заперлась?
– Мне плохо! Я сегодня картошки на рынке купила, два мешка, так как занесла – так сразу голова тяжелая и мушки перед глазами снуют…
– А у меня внук болен! Ничего не ест, весь бледный, аж синий! Я ему борща наварила, котлет нажарила, а он ушел во двор и уже час там играет, домой не идет, от всего нос воротит.
– А у меня…
– Хватит! – раздраженно перебила Алтемья, – я сейчас занята.
– У тебя пациент! Я все видела!
– Мы в своем праве! Собор постановил…
– Я очень хорошо помню, что постановил собор, – с чувством ответила Алтемья, – наизусть. «После каждого пришлого я бесплатно принимаю одного местного», не так ли? После. Я еще не закончила.
– Сколько ждать можно, ты тут уже полчаса возишься!
– А сколько я с тобой должна возиться? – резко спросила Алтемья.
– Сколько потребуется!
– Вот я и с ним работаю, сколько требуется, – ответила матушка, и в ее голосе явственно проступила злость.
– Он молодой! Симулирует, поди-кось. А я инвалид, и у меня голова, может, тяжелая, и кружится, а перед глазами…
– Отойдите от двери. Через полчаса одна из вас может вернуться, я ее приму, – последовала пауза, – я не сниму цепочку, пока вы не выйдете и не пройдет полчаса. И дверь не открою, – снова пауза, – будем стоять весь день? У меня много времени. Вот так. Спасибо.
– Смотри, Алтемья! Терпение человеческое не бесконечно. Ты всяких симулянтов принимаешь, а народ-то страдает! Как бы беды не вышло!
Высказавшись, делегация безнадежно больных ушла. Матушка Алтемья вернулась в зал, бледная, вся словно уменьшившаяся в размерах. Ярин заметил, как тряслись ее руки, когда она чиркала спичками, чтобы вновь зажечь спиртовку.
– Чтоб они провалились вместе со своим собором… проклятые побирушки! – бормотала Алтемья.
– Разве собор дома может заставить вас работать бесплатно? – удивился Ярин, – у меня дома даже горьких пьяниц урезонить не могут. Хотя это даже не дом, а общежитие… могли бы и вовсе выставить. Жалеют.
– Конечно, жалеют, – откликнулась Алтемья, – он же пьяница, наверняка человек нездоровый и небогатый, как же его не пожалеть? А я – ведьма проклятая, да еще и при деньгах… Меня не жалеть, на мне пахать надо! А все так безобидно начиналось… Раньше-то я ходила по вызовам сама, только лекарства дома готовила. Здесь и не знал никто о том, чем я занимаюсь: утром ушла, вечером вернулась, работаю, как все. Но возраст уже не тот, чтобы весь день по городу бегать. Решила дома принимать. Собор тут же заинтересовался, отчего это у меня тут двор проходной, пришлось объяснить.
– А через три недели у племянника Акиры, соседки по площадке, лихорадка приключилась, страшная. Лекари из госпиталя только руками развели да уехали. Водкой, говорят, протирайте всю ночь, пока температура не спадет! Не могла же я дать ребенку умереть, приготовила снадобье, выходила. Через неделю с Акирой ангина приключилась, пришла она, лекарство взяла, а платить отказалась – не по-соседски это, дескать. Ты мне помогла, я тебе помогу когда-нибудь, говорит. Потом со второго этажа еще одна приперлась, потом – из соседнего дома. Сначала они хотя бы стеснялись, но сейчас уже не просят, а требуют помощи. И не платят! Я отказалась их лечить, так они собор созвали, и перед ним выступили: люди, говорят, в нашем районе в основном больные, старые и немощные – даром что картошку мешками по лестницам таскают! – и им необходим хороший лекарь, до госпиталя церковного далеко, а тут очень удачно я подвернулась. Подавляющим большинством на соборе постановили, что я должна прислушаться к нуждам страждущих и лечить всех бесплатно. В тот же день очередь возникла во всю лестницу и на улице до угла дома! У меня вмиг закончились все средства от головной боли и расстроенных желудков, да еще и, можешь себе представить, флягу со спиртом утащили! И купить не на что, ведь не платят же! Но тут собор изволил проявить милость: разрешили мне моих пациентов принимать. Акира теперь почти что на работу устроилась, целыми днями перед дверью торчит, как придет кто – приводит записавшихся в очередь. Хочешь побыстрее – приноси Акире шоколадку. И ведь что удивительно, ей они платят без всяких колебаний!
– И что вы делать будете? – тихонько спросил Ярин, чувствуя ужас. Это было рабством чистой воды, и установлено оно было большинством голосов – голосов тех, кто это рабство, якобы, недавно сбросил!
– Не знаю. Просто не знаю. Это какой-то кошмар. Раньше я всегда пациентов с радостью ждала. Это не просто работа, это мое призвание. А сейчас… я как рабыня у них, подай, принеси… Вот твое лекарство, – горько закончила Алтемья, – через пару дней все должно пройти. Не поможет – приходи снова.
Глава 13. Легенда об Амалькирии
Киршт угрюмо сидел в своем рабочем кабинете. Облезлое кресло, тяжелый письменный стол с аккуратно разложенными на нем папками, видавшая виды пишущая машинка и даже громадная кружка с нарисованной на боку коровой – все было как всегда, только вот Киршт успел измениться. Ему странно было даже вспоминать, что когда-то давно – четыре недели назад, если быть точным – он приходил в этот кабинет с удовольствием. Не меняющаяся годами обстановка дарила ему спокойствие и уверенность в будущем. Что ж, теперь уверенность растаяла – и гном обнаружил, что этот кабинет давно ему опостылел.
Три дня назад начальство наконец заметило его отсутствие и послало за ним домой, чтобы разузнать, что с ним приключилось и успеет ли он сдать в срок годовой отчет. В первый момент Киршт даже с трудом уловил смысл сказанного посыльным. Работа? Отчет? После всего произошедшего, после убийства Иана и пленения Штарны, эти слова казались какими-то потусторонними, нереальными, словно их произносил персонаж из мира мифов и легенд. Но, конечно же, для начальника отдела все было наоборот: отчет был очень важен, а вот площадные мятежи были сказками, которые не следовало воспринимать всерьез.
Киршт соврал про тяжелую болезнь, которая как раз закончилась, и на следующий день потопал на работу привычным, разученным до мельчайших деталей маршрутом. Он сам не понимал, зачем. Он не боялся потерять свое место – Киршт уже потерял гораздо больше! – и его не сильно беспокоил начальственный гнев, но… Наверное, это была просто привычка. Ровно через двадцать семь минут после выхода из дома, Киршт открыл тяжелую дверь Щачинского института сельского хозяйства и животноводства, или ЩИСХИЖа. И люди, изобретающие подобные названия, смеют что-то там говорить о неблагозвучности гномьего языка? Он уселся за свой стол, заправил в печатную машинку лист чистой бумаги и принялся колотить по клавишам. Удары становились все слабее и медленнее: Киршту не работалось. Сначала было слишком душно, потом, когда он открыл окно, стало прохладно, после обеда прошло вдохновения. Собравшись с мыслями, гном положил пальцы на клавиши печатной машинки, как вдруг…
– Светлого вам дня, Эдарра дочь Бригиттова, – раздался в кабинете звонкий, певучий голос.
– И вы здравствуйте, Леокадия дочь Веремилова! – ответила Эдарра, соседка Киршта по кабинету, гномиха в годах с хмурым лицом, одетая в мрачный официальный костюм. Она поднялась из-за стола и сделала реверанс. Вошедшая вытянутая, грациозная женщина с замысловато уложенной прической, ответила тем же.