Киршт прыснул со смеху и поспешно сделал вид, что закашлялся. Он, оказывается, уже успел отвыкнуть от этой потешной парочки. Подобные манеры были бы к лицу разве что фрейлинам двора короля Дигракха, лет семьдесят тому назад. Впрочем, старые перечницы не считали их ни забавными, ни странными – ведь они были элитой Имперского общества, учеными дамами с блестящим образованием, острым умом и выдержанной житейской мудростью, направленными на исследования щачинских хлевов и коровников. Теоретические, конечно же – вообразить этих женщин в коровнике было попросту невозможно.
– Позвольте предложить вам чаю, – церемонно проговорила Эдарра, и, дождавшись учтивого согласия вошедшей, поставила медный чайничек на плитку каменного огня.
– Как себя чувствует ваша прелестная дочь? – продолжила светскую беседу Эдарра.
– Ох, не очень хорошо, не очень. Вянет она, вянет просто с этим мужланом. И знаете, Эдарра дочь Бригиттова, он ведь ее не в грош не ставит, и…
Киршт попытался вернуться к работе – даже отчет казался более увлекательным, чем грядущий и неминуемый рассказ про Розочку. Это был уже не первый, и даже не десятый раз: весь ЩИСХИЖ знал историю жизни этой умной, красивой, старательной девочки, закончившей сперва школу с золотой медалью, а затем – и академию с отличием. Как подозревал Киршт, помимо старательности в обоих случаях помогли обширные связи Леокадии.
После обучения Леокадия стала не спеша присматривать своему сокровищу достойную партию, образованного, интеллигентного, а главное – послушного мужа. Но дочь внезапно взбрыкнула, выйдя замуж за отвратительно невоспитанного гнома, который сразу же объяснил теще, кто будет хозяином в их семействе – удивительно, но это оказалась вовсе не Леокадия. Скандал был велик; звучали, по слухам, слова «старая клюшка» и «злобная ведьма». С тех пор заведующая отделом сменила пластинку, рассказывая всем желающим – а по большей части нежелающим – про недостойного ее дочери свина, тупого, ограниченного, грубого. Не радовала ее и внучка – Алия, девочка лет семи, была совершенно не похожа на Розочку: и непоседливая она, и визгливая, и безответственная, и не способная – даже кошку свою, Фырку, никак не могла отучить гадить в туфли Леокадии. У Киршта, впрочем, было подозрение, что дочь Розочки была как раз наоборот отличной дрессировщицей.
– Но ничего, есть в мире возмездие, есть! – горячо воскликнула Леокадия, – можете ли вы вообразить, любезная Эдарра дочь Бригиттова, на его захолустную лавку разбойник напал. Все выходные в подвале хозяйничал! Никому неведомо, как он туда забрался. Чего только не пропало из подвала: и нутриевая шуба, и несколько шапок из кролика, пара ковров, несколько хрустальных ваз… Мало того, грабитель еще и весь подвал измазал своими, гм… отходами. А потом он напал на зятя с ножом – тот, тряпка, даже достойно ответить ему не смог, тоже мне, мужчина, называется. Заперли его в подвале, и девчонку напугали.
– Ах, скажите, пожалуйста, что делается.
– В суровые времена живем, – пожевала сморщенными губами Леокадия, – а будет еще хуже, в этом я уверена. Все из-за того, что молодежь нас, старшее поколение не уважает. Сначала всякие свины почтенным дамам от ворот поворот дают, а потом и разбойники, и мятежи заводятся!
– О, как вы правы, Леокадия дочь Веремилова! – закивала Эдарра.
– Да уж… А будет еще хуже, как есть вижу. Суровые времена!
Суровые, да уж – подумал про себя Киршт. Склады горели и обворовывались в городе регулярно – в основном, накануне ревизий, которые были призваны обнаружить товары, по документам находящиеся в магазинах, а по правде – у друзей и знакомых распорядителей. Впрочем, обычно дело обходилось без пострадавших и подобных художественных подробностей. То ли в этот раз ограбление и вправду было настоящим, то ли зять Леокадии оказался не таким уж тупым и ограниченным, и очень творчески подошел к делу.
Посмотрев на стоявшие в углу часы с кукушкой, парень убедился, что бабы трепались аж целый час. Киршт снова вернулся к отчету. Конец года был уже совсем скоро, а ему нужно было написать еще двести сорок страниц о «влиянии частоты молитв птичников на яйценоскость щачинских кур». Подумать только, а ведь когда-то он грезил о науке! Лучший ученик класса, он поступил в Латальградский университет и был отобран на факультет наук. И, хотя обучение иногда – постоянно, если не кривить душой – казалось ему скучноватым, Киршт всегда верил в знание, в его преображающую силу, и всегда мечтал собрать, создать подобное знание. Молитвы птичников и яйценоскость щачинских кур, тысяча чертей! Вот чем все в итоге обернулось. Подобное знание не могло сделать мир лучше. Оно не отомстит за Иана, не призовет к ответу Бернда и Ариана, не вызволит Штарну.
– Я должна помочь им, – прокричала она в тот вечер. Она осталась, чтобы вывести нескольких человек, школьников, которые, как щенки, испуганно сбились в кучу и только и могли, что вращать глазами по сторонам. Ее усилия пропали втуне – капкан все равно захлопнулся. После того дня, он видел ее лишь единожды, проходя утром перед зданием суда и стараясь не привлекать внимания – бледную, с кругами под глазами, обессилившую, ее в кандалах вели два здоровенных жлоба-стражника. Он мог поклясться, что перехватил ее взгляд – и в нем была мольба о помощи.
Но как, как он мог ей помочь? Ему хотелось крушить, кромсать… Он хотел разбить вдребезги, расколоть, размозжить голову Ариана. По ночам он до крови лупил кулаками стены, а потом – себя, по бедрам и плечам в беспомощной злобе на мир, на Империю, на себя. Он был бессилен. Иан наверняка придумал бы, что предпринять. Но Иан погиб. Нет, не так. Иан был убит городской Стражей. Нельзя забывать такое, и тем более – нельзя прощать.
Иан, Иан… Ну и учудил же ты в тот день… Иногда Киршт умудрялся почти убедить себя в том, что все это ему почудилось – но все-таки он слишком доверял своим глазам. Он действительно видел то, что видел – Иан летел над городом! Если бы он не привлек к себе внимания, криками предупреждая друзей об опасности, никто бы и не заметил его в невесть откуда взявшейся метели – и тогда он, Киршт, был бы сейчас в Монастыре, а Иан – в Западном Щачине, а может, или в Нимце, или в Олони – кто знает, куда отнес бы его ветер? Благородный поступок. Глупый.
И невозможный. В тот вечер рухнули не только надежды Киршта на справедливость, но и его представления о мире, о реальности. Наука, прочно усвоенная Кирштом в Латальградском Университете, была категорична – нельзя полететь с помощью магии! Но, тем не менее, Иану удалось невозможное, и Киршту пришлось отринуть то, что он знал. В сказках и легендах, чародеи древности могли летать. Может быть, это было правдой? Неужели колдовские силы прошлых времен восстали из небытия, чтобы противостоять Империи? Нет, разум Киршта просто отказывался воспринимать произошедшее, оттого ему и лезли в голову подобные дикие мысли. Хорошо Гедеону, например – он с уверенностью заявлял, что Иан просто попытался перепрыгнуть через Разлом, возможно, с шестом – как и писали в газетах – а все остальное ему привиделось из-за душевного напряжения.
Впрочем, какая разница? Иана, его друга, больше нет, как нет и рыжей девицы, подевавшейся неведомо куда. Алии, да. Как внучка Леокадии, вот ведь совпадение! Наверное, она преспокойно вернулась в Латальград, или в Монастырь, или откуда ее там прислали. Свою задачу она прекрасно выполнила – они были уничтожены, обезглавлены. Ни в ком больше не было столько идеалов, столько рассудительности и вместе с тем наивности, чтобы искренне верить – жизнь может стать лучше. И красноречия, чтобы заставить поверить в это других. Сейчас все разбежались и попрятались: кто-то уехал в деревни и поселения под Щачином, к своим родителям или бабушкам, другие засели дома, третьи – вернулись на работу, к обычной жизни так, как сейчас это пытался безуспешно сделать Киршт. За последние дни он встречался только лишь с горсткой человек, каждый день в одно и то же время, и, кстати – гном снова бросил взгляд на стоящие в углу часы – это время приближалось.