За дверью оказался всего один зал с несколькими столами и допотопными швейными машинками. Странно, снаружи здание казалось существенно больше. Большинство рабочих мест пустовало; в углу молодая круглолицая троллиха пила чай, а напротив нее, в другом конце зала, седобородый дед читал газету. И кому здесь мог понадобится ремонтник?
– Простите, – произнес Ярин, почему-то шепотом, словно находился в склепе. Ответом ему было молчание. Парень нерешительно топтался на месте.
– Ты что это тут делаешь, а? – раздался сзади крик такой силы, что Ярину показались, будто от него затряслись стены и вот-вот обвалится крыша.
– Тут тебе не проходной двор, – продолжая вопить, к нему приближалась отлучившаяся на несколько минут вахтерша – пожилая, видавшая виды гоблинша, настроенная весьма по-боевому. Ну разумеется. Фабрика может существовать без швей и закройщиков, но без вахтера – ни в коем случае. – Тут производство! Фабрика! Зона повышенной опасности! Только по пропускам! В развернутом виде! Нарушитель! Пропуск! Производство! В развернутом виде!
Ярин поспешно ретировался за двери, чуть ли не бегом, и налетел на средних лет гнома – низкорослого, недешево, но подчеркнуто скромно одетого, с волосами цвета воронового крыла и каким-то хищным, цепким выражением темно-карих, почти черных глаз.
– Ты что это там делал? – удивился он.
– Я? Я пришел на фабрику, к мастеру Ритцу, пришел пораньше, ну и думал подождать его там…
– Я мастер Ритц, – гном протянул ему руку для знакомства, – и туда ходить совершенно не нужно. Пошли.
Ритц обошел здание, пересек покрытый грязью и лужами двор, продрался через заросли кустарника и подвел Ярина к двери с надписью «Выгребная яма». Заметив недоумение Ярина, он хмыкнул и, оглянувшись по сторонам, открыл дверь.
Войдя за ним, Ярин изумленно замер с отвисшей челюстью. Глаза его не обманули, цех, в который он заходил до этого, был действительно намного меньше здания. Все недостающее пространство обнаружилось в «Выгребной яме». И использовалось оно полностью, без остатка. Здесь тоже были швейные машины, и не имперские развалюхи с педалями, а новенькие, блестящие, с миниатюрными паровыми двигателями, не иначе как из-за границы. Стояли они ровными, плотными рядами, и за каждой сосредоточенно работала швея – никаких чаев, никаких газет. На столах сбоку бодро щелкали ножницами закройщицы, тут и там шныряли разнорабочие, переносящие с места на место ткани, нити, выкройки и готовые платья. Работа в «Выгребной яме» кипела, как нигде – в цеху мастера Елсея Ярин никогда не видел такого оживления!
Так Ярин узнал о том, что кроме обычных распорядителей цехов – таких, как мастер Елсей – в империи водились и черные швецы, черные сапожники, черные мебельщики. Именно они выпускали те простые, повседневные вещи, бывшие отчего-то всегда в жутком дефиците: пристойно выглядящую или даже модную одежду, обувь, украшения. Черное братство было немногочисленным, так что на их продукцию всегда находился спрос – как это ни странно, в Империи каким-то непостижимым образом водились привереды, не желавшие носить те же, что и все, туфли на жесткой, казавшейся деревянной подошве, и модницы, мечтавшие о платьях от эльфийских кутюрье, или хотя бы о похожих. Достать подобное в обычных магазинах было делом невозможным – и на помощь приходило черные братство, члены которого, раздобыв в пограничных Щачине или Джирбине зарубежные модные журналы, шили вещи партиями или на заказ.
Черными они назывались потому, что были целиком и полностью вне закона. Для того чтобы сшить платье, мастеру Ритцу нужна была ткань. Он не мог просто купить ее у обычных имперских ткачей – все выпущенное ими развозилось по имперским фабрикам в соответствии с церковными планами. Оказывается, затея Ярина с производством посудомоечных шкафов была обречена на провал с самого начала: для того, чтобы организовать свой цех, ему было необходимо одобрение Церкви, которого можно было бы безуспешно ожидать десятилетиями – или же требовались деньги и обширные связи.
У мастера Ритца было и то, и другое – так что ткани он добывал, пусть и превращалось это в настоящие приключения. Небольшое количество сырья официально привозилось в «Назимчанку», убыточную фабрику, которую Ритц использовал как прикрытие – но, конечно, этого не хватало, да и качество плановых тканей было не ахти каким. Поэтому в основном мастер пользовался услугами черных ткачей: как и Ритц, они организовывали в подвалах и на чердаках своих официальных ткацких фабрик дополнительные цеха, и гнали продукцию сверх плана, пристраивая излишки. Южнее, в Джирбине, который был столицей подпольщиков, ширмами не заморачивались вообще, и организовывали цеха в подвалах домов или наспех сколоченных сараях.
Другим вариантом было воровство – не у людей, конечно, а у государства – и тут Ритцу приходил на помощь Джаляль: он попросту грабил имперские склады, подкупив их распорядителей, чтобы не наткнуться на охрану или не обнаружить, что нужный товар уже украден до него. А иногда и просто везло: как-то раз, например, швейная фабрика в Кобылицах выпустила невиданное количество ночных сорочек с узором точь-в-точь как на платье олоньской модницы леди Эллионор. Ритц исправил ошибку: и на следующий день все эти сорочки были скуплены и перекроены в платья.
Ярин стал ремонтником и наладчиком у мастера Ритца – его рабочее место было в небольшом закутке здесь же, в «выгребной яме». Зайдя туда, Ярин удивился – там не было ничего, кроме отверток и других мелких инструментов, и нескольких мешков со стальными и деревянными опилками. Как с помощью этого можно что-то починить? Ни токарного, ни сверлильного станка, ни ручной дрели, ни даже пилы! Но, как вскоре оказалось, в «выгребной яме» была вещь настолько редкая и волшебная, что заменяла собой все перечисленное. Штрельмская шкатулка, небольшой ларец в локоть длиной и шириной, сделанный из диковинного голубоватого камня. Стенки его были неровными, покрытыми выщерблинами и грубыми письменами – гномьими рунами, конечно же. Шкатулка недаром называлась Штрельмской.
Узнав, как она работает, Ярин чуть не застонал от наслаждения. Чтобы создать новую деталь взамен сломанной, ему всего-то и требовалось, что засыпать в шкатулку немного железа или дерева – годились и опилки, и всякие обломки – и потом создать точнейшую иллюзию, во всех подробностях описывающую нужное изделие, в углублении на крышке. И подождать. Иногда час или два, а иногда и полдня – никогда нельзя было сказать заранее. Все то время иллюзия подрагивала, переливалась различными цветами, а ее элементы становились то почти прозрачными, то, наоборот, плотными, будто реальными. Шкатулка не издавала никаких звуков, кроме тихого перезвона в самом конце – это означало, что ее можно было открывать и забирать деталь, в точности соответствующую иллюзии.
Ярин решительно не понимал, как работает эта штука. Открывая ее, он либо доставал полностью готовую деталь, либо, если полез в шкатулку до условного сигнала, совершенно нетронутые материалы. Казалось, хитрое устройство как-то догадывается, что Ярин хочет вызнать его тайны, и именно в эти разы не работает вовсе. Уж гномы умели хранить свои секреты! Подобные шкатулки были редки, и производились только в Штрёльме, самом большом из Горных Городов, расположенном на краю света – на северо-западном его краю, затерянном среди туманов, фиордов и ледников, там, где земля была бы навеки скована льдом, если бы не горячие источники, то и дело выпускающие в хмурое небо фонтаны кипящей воды и пара. В Империи шкатулки использовались для создания астролябий, корабельных хронометров и других приборов столь точных, что зазор в волосок между их деталями казался огромным. Мастер Ритц каким-то образом добыл Штрельмскую шкатулку для своего ремонтного цеха – не то, чтобы здесь была нужна подобная точность, просто Ритц, как и все гномы, был настолько аккуратным и дотошным, что предпочел перестраховаться. Да и дешевле выходило, держать одну шкатулку вместо целого механического цеха.