Император Тарешьяк пытался избавить чародеев от их гнилой сути своими методами, ссылками и казнями – в ответ колдуны принялись мстить. Они ломали машины, проклинали поля и скот – именно в этом была причина разрухи, наставшей после Освободительной Войны. По крайней мере, так говорили на церковных проповедях. Всех выслали и перевешали, конечно, так что при императоре Галыке пришлось набрать новых, из простых, не испорченных семей. Эти уже не вредили открыто, но – вот ведь удивительное дело! – по-прежнему были недовольны. И, опять же, не сказать что безосновательно. Чародеям, чтобы они не задавались, платили меньшую зарплату: Ярин, например, потерял в деньгах, когда отказался от рабочей профессии и перешел в подмастерья к Эжану, хотя нарезать болты мог каждый, а с тонкими механизмами справлялись единицы. За свое изобретение Ярин получил премию, которой хватило лишь на покупку зимних вещей – и все! Идеи и творчество волшебников были ограничены планами, приказами, распоряжениями и сотнями церковных служащих, приглядывающих за ними. Оттого-то и вырастали, как грибы после дождя, цеха черного братства по всей Империи. Может быть, церковники решили, наконец-то, это прекратить? И начали с Алтемьи? Что ж, все возможно.
Проблема была в том, что церковь так и не смогла уравнять чародеев с остальными, обезличить их. Легко сделать общество равенства из простых людей: распределить между ними работу, деньги и товары согласно плану, примерно поровну – и готово дело. Законы Империи гарантировали, что у каждого приблизительно равная собственность – одежда да хозяйственные мелочи. Даже дома не принадлежали жильцам, а выдавались государством – и потому продать, скажем, квартиру было нельзя, только обменять. Садовые участки также распределялись в порядке очереди, были строго ограничены в размерах, и тоже не принадлежали своим обладателям в полной мере: каждый был обязан собирать с них определенный урожай, а строительство многоэтажных и отапливаемых домов запрещалось, чтобы никто не понастроил себе вилл да дворцов. Равенство! О пароходах, паровозах и фабриках и говорить нечего – все это принадлежало Империи. И это вполне работало с обычными людьми, чья личность, по сути, складывалась из принадлежащих человеку вещей. Но при этом, к величайшему раздражению Церкви, у некоторых было нечто, гораздо более ценное, чем вещи – колдовской талант. Он не поддавался распределению и учету, и всегда оставался со своим хозяином. Этот талант не желал примиряться с идеями всеобщего равенства.
Итак, мотив у Церкви действительно был. Но как все-таки Алтемья выбралась из квартиры, а сталкинский механик – из уборной? Морок? Ярин сказал это, не подумав, и был совсем не уверен, что это возможно. В книгах ничего об этом не было сказано. С другой стороны, в книгах ничего не говорилось и о том, чтобы отпирать замки ударами кулака. Вполне может статься, Церкви известен какой-то фокус… специально для этих целей? Это выглядело натяжкой. Да и вообще, зачем устраивать весь этот цирк, если можно прислать двух солдат и произвести арест по всем правилам? Зачем Алтемья забрала с собой книги, а Орейлия – Штрельмский сундук? Едва ли им это понадобится в Монастыре, если, конечно…
Ярина пробрал холод.
Если они не должны были там работать. В неволе. Под арестом.
Кузнец, помимо того, что был окружен железом, еще и работал. Все сходится.
Могло ли кому-нибудь придти в голову что-то подобное? Арестовывать провинившихся чародеев, и затем принудительно отправлять их на работы в Монастырь, силой и шантажом ставить их силу на службу народу?
Ярин сам не заметил, как подошел к общежитию. Ему нужно подумать. Ему нужно поговорить с кем-нибудь, с мастером Ритцем, наверное, с кем угодно. Это было очень серьезно. Если он прав, то над Черным Братством нависла смертельная опасность! Он поднялся на свой этаж и прошел в комнату, даже не заметив, что дверь не заперта. Его уже ждали: Калыта, Жирка и двое стражников, которые, едва парень пошел, подхватили его под руки и потащили в черный решетчатый фургон, стоящий чуть поотдаль от подъезда.
– Так зачем, говорите, вам этот замок? Нехорошо выходит, отгораживаетесь от соседей… Вам есть что скрывать?
Ярин уже битых два часа сидел у дознавателя в угрюмом, прокуренном кабинете, грязно-салатовые стены которого были увешаны приблизительными портретами разыскиваемых преступников. Вот вроде полно работы должно быть у него, чего он ко мне пристал? На покосившемся столе, отделявшем Ярина от дознавателя, лежали вещественные доказательства: рыбья чешуя, которую Илка выбросила после готовки, «История и темное колдовство Тролльих земель», зимняя шапка и сапоги, и этот самый врхский замок, выломанный из двери комнаты Ярина. Плитка и холодильник стояли рядом, а Яриновы наручные часы почему-то красовались на запястье следователя.
– Разве установка замков противозаконна? – удивился Ярин. «Зачем вам замок», тоже мне. То, что соседи не побрезговали копаться в его мусоре, было прекрасным ответом на вопрос – но Ярин об этом промолчал. Эх, еще бы он запер его перед тем, как нестись к матушке Алтемье! Очевидно, в тот вечер кто-то – скорее всего, любопытная бабка Калыта – проник в его комнату, и тут же донес куда следует.
– Ну не то чтобы противозаконна, но… подозрительна. Как и кое-что другое. Вот рыба, например. Красная рыба! Откуда она у вас?
– В магазине купил.
– Разве такая рыба продается в магазинах?
– Конечно, как же иначе? В магазине «Океан», – спокойно ответил Ярин. В этом магазине уже несколько недель не продавали вообще ничего – все полки были совершенно пустыми. Но, по идее, рыба там должна была быть. Отрицать это было равносильно признанию, что в городе и вправду есть проблемы с продовольствием – один словом, ереси.
– Так-то оно так, – протянул следователь, – но вот плитка и холодильник? Недешевые вещи. Откуда они у вас? Вы всего лишь ученик в мебельном цеху.
– Так в цеху и собрал, из обломков всяких, – Ярин врал на голубом глазу.
– А одежда зимняя?
– На премию купил, которую мне отец Герсиний выдал, вместе с грамотой. И часы на нее же.
– Какие часы? – удивился дознаватель.
Помолчали. Ничего у этого дознавателя на меня нет. Помурыжит и отпустит.
– А хватило ли премии?
– Так я скромно живу, вот и хватило. Да и зарплата неплохая, как и у всех рабочих. Вы в цеху спросите!
– Спрашивали мы в цеху, спрашивали. Вот и характеристику на тебя сослуживцы написали. «Заносчив, надменен, склонен к ереси, за что была своевременно наложена епитимья». А еще поговаривают, будто с черным братством путаетесь.
– С кем, с кем?
– Вот и я думаю, с кем? На кого работаешь?
– Не понимаю о чем вы.
Дознаватель раздраженно надулся.
– А откуда плитку-то с холодильником взяли?
– Я ж говорю, в цеху собрал, из обломков всяких.
– Это ж фабричная вещь, сразу видно.
– Так я способный, сам такие штуки и делаю и выдумываю. Мне даже отец Герсиний грамоту выдал. И премию. На которую я зимнюю одежду купил. И часы.
– Какие часы?
Снова повисло молчание. Наконец, следователь склонился к бумагам и начал писать.
– Придется тебе посидеть чуток, подумать…
– На каком основании? – удивился Ярин. Он ответил на все вопросы, складно и правдоподобно, что еще нужно этому жирному дебилу?
– А просто так, без основания, – спокойно ответил дознаватель, – ты, конечно, складно выкручиваешься, да только мне на твои увертки, на твои доводы – тьфу! Что, думаешь, самый умный? Фу-ты ну-ты, на все ответ готов! – он начал злиться, – а я вот вижу – с говнецом ты! Я твою породу наизусть знаю. Лишь бы себе выгоду выкружить, обхитрить, объегорить. Ишь ты, и пли-и-итка у него, и холоди-и-ильник, и рыбу, падла, жрет! А на какие шиши? Трутень! Одни беды от вас, ничего путного, – следователь ударил кулаком по столу, и Яриновы часы бряцнули на его запястье.