Я слышал, как он остановился прямо у меня за спиной. Пронзал своим острым взглядом. Вот только я тоже не зря жил все эти годы: развернулся и со всей силы ударил его прикладом дробовика в живот. Мальчик согнулся, но вдруг вцепился в ружье, кривя губы от боли.
Я не хотел убивать его или причинять серьезные увечья. В тот момент я действовал на уровне инстинктов и рефлексов. Схватил его за рукав рубашки и толкнул, чтобы сохранить в своих руках оружие. Я не заметил, что мы стояли на самом краю лестницы. Я просто не понял этого.
Он полетел вниз слишком быстро. Еще в воздухе умудрился уйти чуть в сторону, чтобы покатиться по склону, а не по бетонным ступеням. Его реакции можно было позавидовать.
Я стоял как вкопанный, осознавая, что мог убить его. Он бы свернул шею или…
Вдруг из его рта вырвался протяжный стон боли – мне стало по-настоящему жутко. Я увидел, что он остановился где-то на середине. Не сразу понял, почему. А потом заметил окровавленный прут, торчащий из его бедра.
Я чуть не убил его. В этот момент я не боялся бандитов. Боялся стать виновником чужой смерти.
Я побежал по склону, чуть не поскользнувшись на мокрой от росы траве. Остановился рядом с ним, дотронулся до плеча. Он лежал на животе и дрожал всем телом.
– Ты… как?
Ужасно глупый вопрос, но мне нужно было убедиться, что он в сознании.
– А-а-агх… Н-нога.
– Сейчас, я сейчас что-нибудь придумаю. Обещаю.
Трясущимися руками я потянулся к своему рюкзаку. У меня была аптечка… Я всегда брал её с собой. Не мог не брать.
– Я не могу больше…
– Терпи. Только не теряй сознание, ладно?
Аптечка, вот она. Я прижал к себе маленькую зеленую коробку, тяжело сглатывая. Я делал это не один раз. Теперь самое главное – не сделать хуже.
– Эй, мальчик… Мальчик, ты меня слышишь?
– Не глухой. Вы… вытащи меня отсюда, пожалуйста.
– Будет больно.
– Да сделай ты уже хоть что-нибудь!
Я обошел его. Надо лишь чуть-чуть приподнять ногу. Нет времени для сомнений.
Вдох-выдох. Ты не имеешь права сомневаться.
Честно сказать, я смутно помню, как поднимал его. Завел одну руку за талию, второй, кажется, обхватил колено. Каждый дюйм отдавался давящим гулом в голове и сдавленным криком мальчика. Он закусил руку и крепко зажмурился, а я был удивлен, как он до сих пор не потерял сознание от шока.
Потом… потом я осознал, что мальчик уже лежит на спине рядом с ржавым, окровавленным прутом. И все мои руки были в этой темно-багровой, как поздний закат, крови. И кровь ручейком лилась из его раны.
Я слышал, как он сдерживает порыв заплакать. Его трясло, а все лицо стало бледным, как полотно бумаги, даже губы не выделялись среди этого страшного выражения боли.
– Держишься?
Он пробормотал что-то невразумительное.
Рано расслабляться. Я расстегнул ремень и сел рядом с мальчиком. Перетянул ногу возле раны, крепко закрепил импровизированный жгут. Я не был уверен в правильности своих действий, но мной руководил страх. В аптечке нашлись бинты и небольшая стеклянная бутылочка спирта. Я оторвал кусок бинта, открутил крышку, вдыхая резкий запах. Кажется, этот запах почувствовал даже мальчик. Он посмотрел на меня своим затуманенным взглядом и что-то пролепетал. Я не сразу смог расслышать его слова.
– Что… ты…
– Пытаюсь спасти тебе жизнь. Ты мог пробить артерию, но считай, что удача на твоей стороне.
– Это? – он указал на бутылочку.
– Спирт.
Быстрее, чем я успел среагировать, он выхватил бутылочку из рук и сделал жадный глоток, будто не пил несколько дней. Тут же закашлялся, закрывая ладонью рот.
– Какого?.. Что ты творишь?
– Обезболиваю.
Мальчик обессиленно откинулся на траву. Не знаю, почувствовал ли он облегчение, но его внешний вид стал еще болезненней. Я отобрал у него бутылочку, смочил бинт и принялся аккуратно промакивать неровные края раны. Грязная ткань джинсов сильно мешалась – пришлось разрезать штанину, подавляя слабые протесты со стороны мальчишки. А что еще мне оставалось делать? Я же не мог притащить его домой и…
Или мог?
Что он будет делать, не в состоянии даже подняться, не то что дойти до Лейтхилла?
– Б-больно… давай быстрее.
– Терпи. Этого всё равно недостаточно, – я туго перевязал рану бинтами, следя за тем, как они медленно окрашиваются в красный цвет. – Слушай… Дома у меня есть хлоргексидин. Я успею… Нет-нет, подожди. Только не теряй сознание. Нет…
Я схватился за голову, не замечая, как на щеках и волосах остается кровавый шлейф. Неживое лицо, искаженное болью навсегда останется в моей памяти. Его глаза закрылись без воли, и будто в последний раз я услышал тихий вздох. Но… я чувствовал: он дышал. Он жив. Жив. А вот я себя живым не чувствовал.