– Я отнесся к тебе как к человеку. Это единственное, о чем я жалею.
Не знаю, что в этой фразе заставило его помрачнеть и унять свою невыносимую наглость, но он тут же затих, пряча взгляд.
– Я человек, ясно? Может быть, не очень хороший. Но будь ты на моем месте, поступил бы так же.
– Не думаю.
– А думать и не надо. Если бы все вокруг думали, перед тем как что-то сделать, то может и эпидемия не случилась бы. И ты бы меня не принес сюда. Застрелил прямо там, в подсобке. Но ты этого не сделал, потому что ты поступил по совести. Потому что ты поступил по зову морали. А я не верю морали, потому что постоянно оказываюсь в заднице, вроде этой. Да, я соврал тебе. Но ты и представить себе не можешь, сколько раз меня предавали. Я не хочу, чтобы это повторилось снова.
Я опустился на стул. Сформулировать ответ на такое душевное излияние было непросто. Он словно рассказал всё, не сказав ничего конкретного. А мне нужно было знать точно. Всю правду.
– Айзек это ты или твой отец? Если он, конечно, твой отец.
– Нет, нет. Он… просто был близким мне человеком. Я сказал, что он мой отец, потому что…
– Хотел меня разжалобить?
– Когда у тебя нет физической силы, остается использовать любую особенность, чтобы выжить.
– Хорошо… То есть ладно, я могу это понять. Но…
– Я не думал, что задержусь в Виллсайле дольше двух дней. Для меня ты был всего лишь первым встречным. Безымянным. Я не чувствую вину. Я привык находиться среди людей, где убийства и ложь – это повседневное явление. Только сейчас я понимаю, что ты другой. Мне странно слышать, когда ты упрекаешь и злишься на это, а не… Переходишь к каким-то радикальным действиям? Я не знаю. У меня болит голова и нога, я просто хочу вырубиться и пролежать так до завтрашнего дня. Ты можешь меня выгнать, но… Ты же ведь не хочешь этого, правда? Зачем ты тратил на меня медикаменты, если там, – он указал на окно, – меня убьют. В лучшем случае. Поверь, если ты сдашь меня Джонсону, то тебя в живых тоже не оставят. Я не буду говорить о тебе, но они всё равно поймут. Джонсон этим и отличается от остальных. У него есть голова, и он умеет ей пользоваться. Он не поверит, что я самостоятельно смог обработать рану.
Он уставился на меня так, что по моим рукам и спине пробежали мурашки. Это был взгляд взрослого, сознательного человека, а не того наглого мальчишки с улицы.
– Почему Джонсон ищет тебя? – спросил после короткой паузы.
– Я точно не знаю. Честно не знаю. Скорее всего, дело в Айзеке. Теперь, когда он мертв, спрос будет с меня.
– Даже если они не найдут тебя здесь… Куда ты будешь идти дальше?
– Не знаю. Я просто бесцельно скитаюсь по городам и ищу что-то такое, что я смог бы назвать домом. Пока у меня получается плохо. Может, такое место просто не существует?
Странно, но во не осталось и следа злости. Тягучая печаль и капелька любопытства, но точно не злость.
– Меня зовут Алекс, – сказал мальчик. – Ты можешь меня ненавидеть. У тебя есть на это право.
Я молча кивнул. Поднялся, помог ему забраться на кровать. Он тут же распластался на матрасе, блаженно прикрывая глаза. Я приметил, что он всё еще сжимает в ладонях тот самый зеленый кубик. Мне даже стало интересно, откуда он, но спрашивать, разумеется, я не стал. Только хмуро (так получилось против моей воли) сказал:
– Я разрешу тебе остаться, пока нога не заживет. Но когда ты сможешь ходить, тебе лучше воспользоваться этим и уйти.
– Ладно. Я уйду, но прежде хотелось бы узнать твое имя.
Алекс (как непривычно мне это имя) посмотрел на меня, прищурив один глаз. Я не хотел называться, но это уже было как-то невежливо. Он же сказал свое имя.
– Фирмино.
– Чего? – он скривился. – Это ругательство или тебя назвали в честь каких-то таблеток?
Нет, он всё-таки меня раздражает.
– У меня нормальное имя. Я итальянец.
– Ну, у тебя такой акцент, что грех не понять.
– Тогда зачем ты пытаешься меня оскорбить?
– Эй, я не оскорблял. Просто это дурацкое имя. На твоем месте я бы взял псевдоним.
– Если тебе что-то не нравится, то я с радостью покажу, где дверь.
– Не горячись. Мне не нравятся длинные имена. Буду называть тебя Фир. Пойдет?
– Пойдет.
– Тогда рад знакомству, Фир.
– Я тоже, – «наверное» добавил мысленно.
Он улыбнулся, а я молча вышел из комнаты.
Запись третья. Чердак
Порой мне хочется уехать отсюда. Не знаю, куда и зачем; я просто хочу держать руль прямо до тех пор, пока не упрусь в стены какого-нибудь города. Хочу начать жизнь с чистого листа. Собрать вещи в маленький чемоданчик, поставить кассету в рабочую магнитолу и не оглядываться. Больше никогда.