Многосторонне одаренный Леонардо действительно поступил на службу к миланскому герцогу и заставил заговорить о себе на этом поприще. О Томмазо я слышал, что он никто иной, как столь часто упоминаемый маг и художник Зороастро да Перетола. Аталанте снискал славу как певец и актер и в 1490 году был приглашен в Мантую. чтобы исполнить главную роль в драматической поэме Анжело Полициано «Орфей».
Что стало с парижской общиной истинно «чистых», мне также мало известно, как и о судьбе Матиаса Хунгади Спикали и его маленького храброго народа. Бродят ли египтяне все так же по стране, или они нашли длительный приют, поскольку с потуханием солнечного камня их миссия утратила значение?
Я сам поступил на место городского писца в одном захолустном местечке далеко от Парижа, о названии коего я умолчу здесь, как и о том имени, под которым меня знают люди в этом месте. Никогда не знаешь, на какую месть способен Сатана, даже если он побежден. В Париж я никогда больше не возвращался. Вдруг старые стены Нотр-Дама скрывают еще много тайн, а я оказался последним, кто попытался выведать их. Большего, чем спасти души человечества, человек не может сделать.
Хотя — особенно, если я слышу об ограблении и убийстве, о войне и разорении во внешнем мире, — я спрашиваю себя, действительно ли я стоял на верной стороне? Действительно ли я оказал услугу человечеству, когда помогал оставить им все на столетия или еще дольше? Или это самый большой рок, истинная ананке — быть человеком на этом свете?
Моей работы было достаточно, чтобы обеспечить безбедное существование Колетте, нашему сыну Марку и нашей дочери Пакетте. В свободное время я закончил свои записки о тех событиях, жертвой которых чуть не стало все человечество. Возможно, в последующие времена это когда-нибудь будет иметь значение.
Всякий раз, когда в наше местечко приходит странствующий певец и исполняет баллады Франсуа Вийона, он получает от меня особенно щедрое вознаграждение. Иногда ночью, когда Колетта мирно спит рядом со мной, у меня появляется такое чувство, что Вийон и Квазимодо стоят возле нашей кровати и улыбаются мне. Тогда я не знаю, бодрствую ли я — или же мне снится сон. Но счастье и удовлетворенность овладевают мной, и я улыбаюсь им в ответ.
Виктор Гюго и тайна собора Парижской Богоматери:
послесловие издателя[79]
Когда в 1831 году вышел в свет роман «Собор Парижской Богоматери» («Notre-Dame de Paris») молодого французского писателя Виктора Гюго (1802-1885), восхищенная публика не знала, какой кропотливый творческий труд лежал за плечами автора. Читатель не подозревал, что внушительное двухтомное издание неполно. Существуют два доказательства того, что этот материал для писателя был чем-то особенным. Они же — указание на тайну, которой овеян роман Гюго. Она была рассеяна с обнаружением опубликованных здесь записей Армана Сове из Сабле.
Три года Гюго занимался исследованиями, изучал документы о средневековом Париже и посещал здания, которые сохранились из того времени. Без сомнения, он серьезно интересовался историей. Но роман рождался в чрезвычайно тяжелых мучениях.
15 ноября 1828 года Гюго заключил с издателем Шарлем Госселеном договор, в котором он передал ему на один год право издания запланированного романа за вознаграждение в размере четырех тысяч франков — огромную по тому времени сумму. Гюго обязуется сдать рукопись до 15 апреля 1829 года. Но потом без всяких на то причин он откладывает в сторону, сюжет, который первоначально буквально заворожил его. Он пишет вместо этого театральные пьесы и не может ничего предложить Госселену в оговоренные сроки, хотя Гюго — женатый человек и отец троих детей — очень нуждался в гонораре. Целый год издатель пытался привлечь к работе своего нерадивого автора все более настойчивыми письмами, и 5 июня 1830 года заключается, наконец, новый договор. Срок сдачи теперь назначен на 1 декабря того же года, и за каждую неделю просрочки Гюго должен платить договорную неустойку в размере тысячи франков — четверть всего гонорара!
28 июля 1830 года родилась на свет названная в честь матери Гюго дочь Адель (впоследствии ее жизнь была наполнена страданиями), и автору теперь нужно кормить дополнительный голодный рот. Несмотря на это, он до начала сентября не мог решиться приняться за работу. Гюго действительно должен был заставлять себя работать. То, что произошло в сентябре, позже так описала его жена Адель: «Он купил себе флакон чернил и невероятно огромный серый шерстяной плед, который укрывал его с ног до головы, убрал в шкаф свою выходную одежду, чтобы не поддаться искушению выйти в свет, и заперся со своим романом, как в тюрьме. Он был очень несчастлив».
Закутавшись в свой гигантский плед, Гюго сидел за работой у открытого окна на холодном осеннем воздухе. Наконец, он мог писать, словно принял некое решение перед уходом в «тюрьму» своего романа, преодолев прежнее отвращение, даже если при этом чувствовал себя «очень несчастным».
Но срок сдачи Гюго снова не сумел выдержать, однако, так как рукопись была готова в дальнейшем в январе 1831 года, ему простили договорную неустойку. В начале марта роман, наконец, был предъявлен Госселену, с середины месяца первое двухтомное издание продано. А до апреля роман был напечатан шестикратным дополнительным тиражом. Читатели набросились на книгу и лишь позже выяснили, что несмотря на внушительный объем, это неполный роман. Две следующие главы, дальнейшие теоретические рассуждения о науке и алхимии, архитектуре и книгопечатании, были якобы потеряны. Они появились, как говорит Гюго, лишь в 1832 году в трехтомном издании у нового издателя Рендуэля.
Исследователи творчества Гюго считают, что автор намеренно придержал эти главы из-за досады на Госселена, поскольку тот отказался от издания в трех томах и полагающегося повышения гонорара. Но мог ли Гюго, который сам так долго сопротивлялся собственному проекту, просить дополнительных денег?
Находка рукописи Арма на Сове позволяет увидеть все в новом свете. Приключения, которые описывает Сове, разворачиваются на том же фоне, что и роман Гюго, но эта история быстро развивается, скрываясь в тени знаменитого произведения Гюго. Поэтому, когда мне было предложено опубликовать эти записи, название «В тени Нотр-Дама» подошло как нельзя лучше.
Но кто теперь более правдив — Виктор Гюго или Арман Сове? Возможно — ни тот, ни другой. Ведь Сове сам признается, что умолчит по понятным причинам о некоторых вещах. Все же его записи кажутся более достоверными, чем роман Виктора Гюго — «Собор Парижской Богоматери» подвергался критике за ошибки и анахронизмы.
У Гюго прево Парижа выступает Робер д'Эстутвиль, который действительно получил этот титул. Но, поскольку он скончался в 1479 году, он вряд ли мог занимать этот пост в 1482 году — а именно тогда происходит действие романа Гюго. В 1482 году Жак д'Эстутвиль давно пошел по стопам отца, на что совершенно справедливо указывает Сове.
Вообще, год 1482, который Гюго упоминает даже в подзаголовке своего романа, — просто неверен. Из рукописей Гюго следует, что он первоначально хотел разместить действие романа годом позже, и многие ссылке в тексте указывают потом на 1483 год. В разговоре двух героев романа упоминается холодная зима 1480 года — «три года назад». И фламандское посольство, которое после смерти Марии Бургундской должно было устроить помолвку дофина Франции с Маргаритой Фландрской, могло состояться лишь в январе 1483 года, а не годом раньше в Париже — хотя бы потому, что Мария Бургундская умерла лишь в марте 1482! После нее в Арраском договоре в декабре 1482 года было принято решение о помолвке, которая подтверждена под присягой в январе 1483 года в присутствии фламандских послов, Людовика XI и его сына в Париже.