Ко всеобщему удивлению, Квазимодо не пил. Его глаз со всей нежностью, которую прежде он отдал Клоду Фролло, остановился на египтянке. Возможно, звонарь не испытывал прежде большего счастья. Я отчетливо видел, как появилась огромная слеза и скатилась по морщинам ужасного лица.
Эсмеральда что-то сказала — что именно, я не понял, а горбун — и подавно. Несмотря на это, он был согласен. И потом он пил — долгими жадными глотками, пока тыквенная бутылка не опустела.
Его глаз при этом смотрел на свою благодетельницу, и ее взгляд покоился на нем безо всякого отвращения. Картина была столь трогательной, что настроение черни изменилось. Толпа зааплодировала Эсмеральде. Красота женщины была сильнее, чем страдания калеки.
Судебный пристав в черном снова указал на песочные часы жезлом из черного дерева Последняя красная песчинка лежала на груде своих подруг, представление окончилось. Пока стражники отвязывали звонаря, толпа разбежалась и затерялась в близлежащих улочках. Над любым другим бедолагой зеваки посмеялись бы еще по его дороге домой, но издеваться над Квазимодо они не отважились. Его ужасная выходка прошлым вечером, когда он заступился за Клода Фролло, хорошо засела в памяти у всех. Кто не присутствовал при этом, слышал рассказы других.
Эсмеральда скрылась у меня из виду. Вероятно, ее подхватил поток человеческих тел. Я был одним из последних, задержавшихся на площади, и смотрел отвратительному горбуну вслед. Он ковылял своей странной раскачивающейся походкой к берегу реки и остановился на мосту. Похоже, Квазимодо не намеревался мстить, во всяком случае, не сейчас. Как раненый зверь, он хотел укрыться в своей норе, чтобы зализать раны. Норой был мой новый дом — собор Парижской Богоматери.
Глава 7
«Десятка»
Отвратительный образ избитого в кровь, изнывающего от жажды горбуна исчез лишь тогда, когда я опустился в горячую воду, и благотворный пар окутал баню на улице де ла Пеллтерьи. Остроголовый банщик, которого они величали мэтром Обером, стоял с ведром у чана с углями и поливал пламя водой, в которой держал резко, но приятно пахнущую траву. Белые клубы пара подымались, как туман, который по утрам висит над Сеной. В ушате рядом сидел музыкант и извлекал из своего инструмента приятную мелодию. Девушка, которая его мыла, подпевала звонким, чистым голосом — как сирена, которая завлекает в туман своим смертельно красивым призывным пением.
Щедрый аванс отца Клода вернул мне возможность запастись новым платьем и другими необходимыми вещами. Однако я не хотел возвращаться в новое состояние, предварительно не смыв грязь и запах нищего — и кровь Квазимодо, которой меня забрызгал мэтр Тортерю. Кроме того, мое щетинистое лицо нуждалось в бритье, а урчащий желудок заслужил хорошую трапезу.
Меня обслуживала девушка по имени Туанетта — крепкая молодая штучка с формами, где нужно. Из-за воды и горячего пара она была одета только в легкую рубашку без рукавов. Когда она наклонялась ко мне, чтобы долить горячую воду, ее розовая грудь грозила выпасть ко мне из ткани, как спелые фрукты.
С удовольствием я позволил ей намылить себя толстым куском душистого ромашкового мыла и, наконец, натереть щеткой и веником. С той самой ночи, когда мэтр Фрондо бессердечно прогнал меня из объятий прелестной Антуанетты, ни одна женщина не доставляла мне такого удовольствия, от которого опрометчиво отказываются святые братья в монастырях. Сожаление охватило меня, когда Туанетта прекратила мытье, чтобы подстричь мне волосы и бороду.
— Какие у вас будут еще пожелания, мессир? — пропела она, пока вытирала о влажную тряпку бритву. — Если кровь давит вам чересчур сильно в венах, мэтр Обер поставит вам банки, — она взглядом указала на банщика.
— Мне давит только воздух в пустом желудке. Хорошая трапеза с отменным вином была бы кстати. Может, ты согласишься составить мне кампанию?
Туанетта согласилась и вскоре принесла большой поднос из легкого дерева, который плавал на воде в моем чане, заставленный бараньим кострецом, хлебным паштетом, головкой сыра «рошфор», маленьким глиняным графином и двумя деревянными стаканчиками. Пока я потянулся к графину и наполнял стаканчики ярко красным вином, девушка выпрыгнула из своего платья. Совершенно откровенно я окинул взглядом ее роскошные круглые формы и заметил, что к давлению моего пустого желудка добавилось давление одного непростительно забытого в последнее время органа.
Туанетта подсела ко мне, ее кожа коснулась меня. Горячее и пахнущее крепкими приправами, вино текло по нашим глоткам. Я блаженно икнул и похвалил выпивку.
— Я добавила туда инжир, корицу и зеленый перец, — Туанетта вонзила свои неровные зубы в паштет и продолжила жуя:
— Мэтр Обер говорит, эти ингредиенты в горячем красном вине дают силу мужчине.
Я понял и усмехнулся, к тому же чувствуя результат, который мог объяснить терпким вином или обнаженными пышными формами Туанетты. Левой рукой я отодвинул в сторону плавающий деревянный поднос, чтобы правой взяться за полные груди. — Приправа мэтра Обера дает слишком быстро о себе знать.
— Здесь нас могут увидеть, — захихикала девушка и оттолкнула мою руку.
— Вряд ли — в таком-то тумане, — ответил я, бросив быстрый взгляд по сторонам. За толстым занавесом из клубов пара скрывались остальные кадки, в которых сидели другие гости бани, многие из них с девушками. — Кроме того, здесь все заняты собой.
Но Туанетта снова ускользнула от меня, забрызгав водой. Потом она смилостивилась и прошептала:
— Массаж стоит отдельно, — банщица опустила руки под воду, туда, где никто не мог их видеть, и теперь я брызгался водой. Меня осенило, что банщиц справедливо называют «массажистками».
Довольный, я откинулся назад, чтобы насладиться бараниной, сыром и вином. Когда я опустошил деревянный стакан, то снова подумал о бедном черте возле позорного столба. Что бы он отдал за стакан вина, когда он просил дать ему воды, а взамен получил только издевки! Ему не помог Клод Фролло, но мне, незнакомцу, архидьякон дал десять солей!
Туанетта посмотрела на меня, наморщив лоб.
— Что случилось, мэтр? Вы смотрите так серьезно, как дракон, когда святой Георгий его убил. Вам не нравиться красное вино? Я переложила зеленого перца?
Я покачал головой, рассказал о наказании звонаря и сказал:
— Этот Квазимодо — странное существо.
— Сын дьявола, — добавила Туанетта и осенила свои полные груди крестом, что напомнило мне о сестре Виктории.
— Что-то подобное я уже слышал сегодня, — сказал я. — С чего ты взяла, что горбун — сын дьявола?
— Ну, все так говорят! У него плохой взгляд. Это значит, если беременная девушка повстречается звонарю, то избавит себя от похода к повивальной бабке, — она тяжело вздохнула. — Клянусь Всевышним, встреча с Квазимодо может быть безболезненным способом избавиться от большого живота.
Туанетта выглядела очень серьезно. Я понял, что она говорит, исходя из своего собственного опыта. Чтобы ее растормошить, я захотел подлить вина, но графин был пуст. Как раз в то время мимо нашего чана проходила другая девушка, я поднялся и протянул ей пустую кружку.
— Принеси-ка обратно полную, лучше всего — с красным вином!
При этом я повернулся к Туанетте спиной. Когда я развернулся и снова сел в воду, ее печаль превратилась в удивление, почти ужас. С широко раскрытыми глазами она уставилась на меня, словно я был Квазимодо или сыном дьявола.
— Что случилось? — спросил я.
— Раковина! — прошептала она в полном ужасе. — У вас раковина!
У меня появилось предчувствие, почему графин так быстро опустел. С ухмылкой я показал на поросший волосами треугольник между ее чреслами.
— У тебя тоже раковина, Туанетта. Но я хотел бы получить ее в свое распоряжение.