Смерть зачесалась у меня в носу сладким запахом, и ужас охватил меня. Я упал на колени, и меня рвало, пока в желудке больше ничего не осталось от баранины и «рошфора» — разве что самая малость красного вина. Матушка настоятельница подозвала послушницу и приказала убрать рвоту.
— Кто? — прохрипел я грубым голосом, когда меня подняли. — За что?
— Вот именно эти два вопроса я и хочу вам задать, — сказал маленький человек с черным локонами и улыбнулся неподобающим образом. — Ответ на второй вопрос, надеюсь, приведет к прояснению первого. К сожалению, до сих пор оба открыты. Вероятно, вы можете помочь мне, пролить немного света на это дело.
— Кто вы? — спросил я отчасти с искренним интересом, отчасти, чтобы выиграть время. Я должен был оценить обстановку. То, что здесь не идет речь об убийстве целестинца, обрадовало меня. Но гибель доброй сестры Виктории — столь жестокая гибель, — омрачала мою радость.
— О, простите, — коротышка улыбнулся снова и отвесил явно шутливый поклон. — Меня зовут Пьеро Фальконе. Я лейтенант стражи Шатле и расследую этот случай.
— Странное имя, — пробормотал я.
Лейтенант изобразил на лице виноватое выражение.
— Мой отец родом с Сицилии. А ваш? Как зовут вас? И кто вы, месье?
— Арман Сове из Сабле, — ответил я с запинкой, все еще находящийся под впечатлением неслыханного убийства Хотя вид был ужасен, я не мог оторвать глаз от бледного лица и красной шеи августинки.
— Из Сабле на Сарте?
Я кивнул в знак подтверждения.
— А каков род ваших занятий?
— Переписчик.
— Где вы работаете?
— В соборе Парижской Богоматери. — Фальконе бросил на меня удивленный взгляд.
— Что же там можно переписывать?
— Я еще не знаю. Я как раз шел, чтобы вступить в свою должность у отца Фролло.
— Ах, у архидьякона, — казалось, ответ впечатлил Фальконе.
— Сегодня утром отец Фролло был в госпитале, — сказала матушка-настоятельница, — Значит, он разговаривал с сестрой Викторией.
— Верно, — подтвердил я. — Он пришел, чтобы предложить мне должность переписчика Вскоре после этого я покинул госпиталь, и с тех пор я не видел сестру Викторию.
— Она умерла днем, — объяснил лейтенант стражи Шат-ле. — Ее милосердие послужило причиной ее смерти.
Я не понял его и сказал об этом.
— Убийцей сестры Виктории должен быть нищий, который теперь исчез, — пояснил Фальконе. — Его нашли совсем обессилевшим у ворот госпиталя и положили в кровать. Сестра Виктория заботилась о нем. После ее не видели. Когда послушница хотела проверить нищего и отодвинула полог у его кровати, там лежал не хворый, а… — он показал на мертвую.
— Нищий! — вырвалось у меня, и я подумал о загадочном Колене.
— Да, — кивнул Фальконе. — Почему? У вас есть подозрения, месье Сове?
— Нет. Я только подумал, как много нищих в Париже. Их, должно быть, сотни.
— Тысячи, — ответил лейтенант стражи. — До сотни доходят только различные братства, в которые они сбиваются.
Было ли это правильно — не рассказать о Колене? Но чему это могло помочь? Схватить бродягу так же трудно, как и тень. Как мне следовало объяснить, какую роль он играл, какого рода связь была между ним и мной — для меня самого все это находилось в потемках. То малое, что я знал сам, звучало так странно, что подозрение упало бы также и на меня. Фальконе подумает, что я пытаюсь выгородить себя.
— Вы похоже задумались о чем-то, месье Сове, — тон Фальконе был нейтрален, но взглядом он буравил меня.
— Я спрашиваю себя, почему неизвестный нищий убил сестру Викторию. Что можно украсть у монахини?
— Ее голос.
— Как можно украсть ее голос?
— При этом разрезают горло, как это и сделал убийца. Постепенно я понял.
— Это значит, он хотел заставить сестру Викторию замолчать?
— Похоже на то, на это указывает и следующее. Это торчало во рту умершей, когда ее нашли.
Фальконе что-то достал из кармана пальто и протянул мне. Сложенный листок плотной бумаги с простым рисунком решетки на обратной стороне, а на лицевой — украшенный яркой картинкой. Она изображала руку, которая протягивала наверх суковатую палку, и рядом — число «X».
— Игральная карта, — постановил я. — «Десятка». И что это должно значить?
— А вы разве не знаете, месье Сове?
— А стал бы я тогда спрашивать?
— Но вы знаете, что означает карта! — закричал Фальконе.
— Если карта торчит во рту умершей, то она должна, пожалуй, что-то означать.
Теперь лейтенант стражи снова улыбнулся:
— Действительно. К счастью, матушка настоятельница хорошо разбирается в тайном значении карт. Объясните это месье Сове, достопочтенная мать.
— У карты много значений, — сказала настоятельница с каменным лицом. — У десятки их три: препятствие, предатель, а также начало и конец.
— Из чего мы можем следовать, — снова взял слово Фальконе, — что убийца хочет нам сообщить следующее: убийством сестры Виктории он устранил препятствие со своего пути, а именно положил конец предательнице.
Мать-настоятельница кивнула:
— Именно так.
Фальконе бросил быстрый взгляд на нее.
— Впрочем, удивительно, что вы так хорошо разбираетесь в картах, достопочтенная матушка. Разве церковь не гласит, что карты дьявольские происки?
— Чтобы пресечь козни дьявола, нужно их знать, — бесстрастно возразила старая августинка.
— Достойный всякой похвалы взгляд, — сказал лейтенант стражи. — Жаль, что церковь не сделает его повсеместным.
— Но что предала сестра Виктория? — вмешался я в их разговор. — И кого?
— Хороший вопрос, — с улыбкой ответил Фальконе. — И ответ вам не известен?
— Почему мне?
— Разве не вы сегодня утром увлеченно беседовали с умершей?
— О сущих пустяках.
— О каких пустяках шла речь?
Мне бы и в голову не пришло очернить моего нового патрона, поэтому я ответил после недолгого колебания:
— Мы говорили на совершенно общие темы о Париже. Я еще совсем не знаю город.
— Тогда сестра Виктория, видимо, сказала кому-то другому то, что ей следовало оставить при себе.
— И чего было достаточно, чтобы навлечь на себя смерть? — испуганно воскликнул я.
— Слова уже приносили другим смерть, — тихо сказала матушка настоятельница.
— Но зачем игральная карта? — спросил я. — Почему убийца делает этот намек?
— Именно это зависит от него, — ответил Фальконе. — Убийство должно напугать других, закрыть их рот на замок. Предатели найдут такой же конец, как и сестра Виктория. Таково послание этого поступка. Или лучше сказать, поступок есть послание.
— Простите, если я вмешиваюсь, — сказала матушка настоятельница. — Я бы обмыла сестру Викторию и распорядилась о молебне.
Фальконе кивнул:
— Само собой разумеется, достопочтенная матушка. Настоятельница велела прийти двум слугам с носилками, на которые положили сестру Викторию с помощью сержанта. Когда слуги унесли труп, сержант указал на сбитую простыню и позвал лейтенанта. Я тоже подошел ближе и увидел нечто, что до сих пор скрывалось под одеждой умершей — красный рисунок на льне.
— Это нарисовала сестра Виктория, — заключил Фальконе и, похоже, впервые был удивлен. — В предсмертных судорогах, своей кровью.
Рисунок был похож на круг или кольцо. В одном месте очень толстая и обтрепанная линия утончалась и утончалась.
— Что здесь изображено? — спросил сержант, который обнаружил находку.
— Я не знаю, — Фальконе сперва посмотрел на мать настоятельницу, а потом на меня. — У вас есть объяснения, достопочтенная матушка? Или у вас, месье Сове? — У меня не было таковых, а аббатиса сказала:
— Возможно, это ничего не должно обозначать. Оно могло получиться случайно, когда сестра Виктория боролась со смертью и не владела своими движениями.
— Возможно, но маловероятно. Тогда не было бы такого замкнутого круга. Как и всегда, мы возьмем с собой простыню. Это может оказаться важным.