Толстый человек ко всему прочему был облачен в одеяние облата[13] целестинских монахов и производил довольное, округленное впечатление буквы «О».
Привычка сравнивать людей с буквами явно была связана с моим ремеслом, однако я частенько находил в этом глубочайшую истину. Разве буквы не возникли из знаков, изображений? А если они изображают на бумаге все вещи, включая человека, то не должны ли буквы олицетворять людей и все вещи в нашем мире?
— Эй вы, причетники, не обращайтесь с ним так грубо, — обратился целестинец к обоим церковным служкам, которые схватили меня своими жесткими лапами. — Бедолага, да он всего лишь поспал. Кто спит, тот безгрешен.
— Вам хорошо говорить, мэтр Филиппо Аврилло, — заворчал один из причетников возле моей левой руки так громко, что у меня зазвенело в ухе. — Вам не приходится каждое утро гонять со своего порога всяких попрошаек!
— И самые бедные — создания божьи, мой друг, — Филиппо Аврилло мягко улыбнулся. — Сжальтесь и подумайте в милостивом настроении, что этот человек просто спал. Вы неожиданно схватили и напугали его, и он защищается еще в полусне. Но ваши крепкие затрещины, без сомнения, не оставили и следа от дремоты.
Мирянин был прав. Моя щека болела, бока — не меньше. Если парижане хотели использовать при строительстве Собора только самый лучший камень, то одиннадцать ступеней лестницы перед порталом явно не были предусмотрены как ложе для здорового сна.
К боли, онемению в руках и ногах прибавилось еще и смятение. Я услышал музыку и крики и огляделся по сторонам. На краю Соборной площади протянулась процессия ряженых — непристойно кривлявшиеся дьявол, ведьмы и демоны. Они исчезли на улице Нев, вертя обнаженными задами в сторону Собора. Начался праздник шутов. Нищие, с которыми я делил ночное ложе, давно исчезли. Старый Колен — тоже.
Добродушный целестинец, спасший меня от церковных служек, приобнял меня рукой и подтолкнул вперед.
— Наверняка провернул вчера отличное дела и тут же обратил в вино благотворительные монеты — из чистого сострадания к бедным трактирщикам, не так ли? И сегодня ты устал, как крестьянин после пахоты.
Оглушающий грохот смешался с его последними словами. Мэтр Аврилло повернул голову и взглянул вверх на башни Собора.
— Красивый бой колоколов устроил этот звонарь, дьявольская бестия. Клянусь всеми настоящими глухими среди нищих Парижа, добрый Квазимодо сегодня разошелся не на шутку!
Я не совсем понял смысл его последних слов — речей о дьявольской бестии и о глухих нищих. Поэтому предпочел перейти к первой части и попытался объяснить ему, что я не нищий и только при отвратительных обстоятельствах искал приюта у ступеней Нотр-Дама.
— Ну да, ты не беден, у тебя просто нет денег, — мирянин усмехнулся. — Ну, историю я не назову новой, но в праздник шутов твой живот не должен удручать голод. У старого Филиппо Аврилло найдется лишний соль для тебя.
Я крепко схватил его руку, которая потянулась к кошельку под одеждой. Человек понравился мне, и я не хотел пользоваться его добротой.
— Постойте, мэтр. У меня есть деньги, я просто не нашел место для ночлега.
Он недоверчиво уставился на меня и хотел было возразить , но его взгляд отвлекся, скользнул в сторону и остановился на узкой темной улочке у Отеля-Дье.
— Прекрасно, если ты обойдешься без моей помощи. Я как раз увидел своего знакомого, — пробормотал он и прибавил прощальный привет. Потом мирянин исчез в кривом переулке, не удостоив меня больше ни единым взглядом. Прежде чем тени плотно стоящих друг к другу домов не проглотили его, мне показалось, что я увидел вторую фигуру — знакомого мэтра Филиппо. То, что он, всего лишь темный силуэт в сумерках, напомнил мне таинственного монаха-призрака, явно не было большим, чем совпадение, — вполне понятно, что он чудился мне после событий прошедшей ночи.
Вмиг эти странные события снова встали передо мной, так живо и одновременно нереально, как бросающий в пот ночной кошмар. Охваченный внезапным страхом, я сжался под моим разорванным плащом и вдохнул, кода нащупал свой кошелек. Значит, не только сон! Почти с любовью я достал кожаный мешочек.
Но что это было? Веревка развязана, кошелек пуст! Не веря своим глазам, я уставился на уже не туго набитый мешочек. Я был неосторожен и не завязал хорошенько кошелек?
Я поспешил обратно к главному порталу Собора, где обыскал место моего ночлега под недоверчивыми взглядами обоих причетников. Там не валялось ни одного соля, не говоря уже о турских ливрах.
И тут меня охватило озарение: оборванец Колен не из братского сострадания искал моего соседства, он, должно быть, обворовал меня во сне. Собственно, мне следовало быть начеку, но усталость лишила меня бдительности. Нищий показался мне похожим на меня; таким же типичным человеком «S»: израненный, истощенный, с росчерками и завитками, но причины его закругленных изгибов было трудно понять.
Я послал вора в преисподнюю, на особенно горячее место — рядышком с Гутенбергом, — и поспешил к зданию Отеля-Дье, подгоняемый надеждой застать целестинца в еще благодушном настроении. Но я не нашел его — ни в узком переулке, который я прошел до самого конца, ни на соседних дворах. Он словно растворился в воздухе со своим знакомым.
Теперь мне мог помочь только совет незнакомца, которого они называли монахом-призраком. И без приведения себя в порядок мне придется постараться получить место. Итак, во Дворец правосудия!
Когда я покидал Отель-Дьё, мой желудок заявил о себе не робким урчанием, и тут же, как это уже частенько случалось в последние дни, кулак голода двинул мне по кишкам — как бы посмеиваясь надо мной, именно теперь, когда я снова оказался без соля в кармане. Вполголоса я проклинал свой голод и не обращал внимания на то, что происходило вокруг меня. Предупреждающий возглас, пронзительный крик женщины спас меня в последнюю минуту.
Всадник, который появился со стороны отеля, несся прямо на меня, без сомнения ожидая, что нищий оборванец немедленно посторонится. Благодаря окрику я так и поступил и, сделав большой прыжок, потерял равновесие и приземлился прямо в кучу навоза.
Буквально рядом со мной проскакал белый в яблоках конь в легком галопе. Всадником был угловатый, мрачно смотрящий исподлобья мужчина в костюме зажиточного горожанина. Не обращая ни на кого внимания, он прокладывал себе дорогу по заполнявшейся улице Нев. Того, что он чуть было не убил человека, казалось, он даже не понял. Либо ему было абсолютно все равно.
Охая, я поднялся и поискал мою спасительницу. При этом мои глаза поймали взгляд, только на долю мгновения — слишком краткого, чтобы уловить внешность незнакомки. Было ли оно узким или широким, обрамлено белокурыми или черными локонами, сияющим молодостью или изборожденным морщинами? Не могу сказать, слишком быстро незнакомка исчезла за толпой галдящих крестьян, которые шагали в западном направлении к Дворцу правосудия. Но странно — хотя я видел глаза только на какую-то долю секунды, мне показалось, что я где-то встречал этот взгляд.
Теперь я был не только оборванным и голодным, но и источал зловоние, как очаг разврата. Могло ли быть что-то еще более неподходящее для получения достойного места службы? В таком унылом настроении я позволил толпе увлечь себя к старому королевскому дворцу. Здание с оборонительными башнями за мостом Менял и Мельничьим мостом, несмотря на ранний час, было в необозримом количестве заполнено жаждущими удовольствия и зрелищ.
— Так много зрителей? — удивился я. — Тогда мистерия явно уже началась.
— Как же, — пожаловался маленький белобрысый паренек, чья узкая голова в честь Дня шутов была украшена дьявольскими рожками. — Представление намечено лишь на полдень, когда сюда прибудет фламандское посольство.
13
Облат — мирянин, который заключил договор с монастырем и выполняет для него какие-то обязанности (прим. автора)