А тут: красавчик, настоящий принц, еще и наследник, в отличие от предателя Генри. Дорогими подарками заваливал, даже серенады под окнами по непроверенным данным пел! Судя по тому, что свадьбу сыграли неприлично быстро, не устояло не только девичье сердце, но и весь остальной ливер. И как-то очень удачно разрешились и религиозные препятствия, и остальные преграды.
Вывод: для арабов наша империя справа, потому что «направу ехати – женату быти».
Вся эта история случилась задолго до моего рождения, и знать бы я о ней не знал, если бы не последующие события. Сначала умер король-папа Фирсал ибн чего-то там, на трон взошел женатый на нашей принцессе принц Абдалла. А семь лет назад скоропостижно скончался и он, оставив единственного наследника – несовершеннолетнего Сауда, по совместительству – внука нашего императора. Ну, чем не повод вмешаться в дела далекой Аравии?
Учитывая, что в том регионе традиционно сохранялось высокое влияние Великобритании и Франции, мы явно полезли играть не в свою песочницу. И уже резвящиеся в ней «детишки» очень не хотели пускать туда нового игрока. Совочками и ведерками нас били долго. И до сих пор иногда получаем, но это уже мелкие пакости по сравнению с тем, что творилось семь лет назад.
Так что Машкину историю я выслушал, принял к сведению и… тут же забыл, проводив девчонку до дома. Лично нашей семье вялотекущая где-то на другом краю мира гражданская война шла только на пользу: новые боевые действия – новые заказы отцу – новые поступления на его банковский счет. Уж эту-то цепочку я отлично понимал даже в шестнадцать лет.
Мы с отцом не поменялись в одночасье. Но я, вероятно, просто устал от своей ненависти, и хрупкое, робкое перемирие между нами так и продолжалось весь май и июнь. Я снова стал просиживать часами в его лаборатории, помогая и расспрашивая, а отец, боясь меня вспугнуть, рассказывал, над чем работает, учил редким приемам, а иногда вообще закатывал целые лекции. И, наверное, я впервые осознанно понял мать: видя его таким увлеченным, если не сказать – вдохновленным, невозможно было оставаться к нему равнодушным.
Казалось мне или нет, но в своей вотчине он сбрасывал года, которые в обычное время тянули его вниз. Там он выпрямлялся, расправлял плечи и снова становился тем гигантом, каким виделся в смутных детских воспоминаниях. Тем, кто подбрасывал меня к потолку, вызывая восторг, тем, кто катал на плечах, даря целый мир. Тем, кем я гордился: «Смотрите, люди, завидуйте! Это – мой папа!!!»,
И впервые в середине мая я сам нарушил сложившееся между нами негласное табу:
– Расскажи о ней.
Мне не надо было пояснять, о ком я спрашиваю.
– Что именно?
– Знаешь, я тут вдруг понял, что почти ее не помню. Рыжие волосы, солнечная улыбка, а пытаюсь в голове сложить лицо – не получается. Какая она была?
– Она была… – он мечтательно улыбнулся, – Яркой! Впервые я увидел ее во дворце…
– Во дворце?! Ты?!
– По-моему я уже рассказывал тебе, что почти десять лет отслужил придворным артефактором.
– Не помню…
Может когда-то и рассказывал, но я на самом деле не помнил.
– Что сказать… было такое в моей биографии. Ей было семь лет. На каком-то чаепитии, уже не помню, в честь чего, она уселась ко мне на колени и заявила, что когда подрастет – выйдет за меня замуж.
– А ты?
– Посмеялся, конечно! Мне уже тогда было пятьдесят с лишним, не думаешь же ты, что я серьезно отнесся к словам крохи?
– И?..
– Годы шли, а она не отступалась. Почти преследовала. Не поверишь – бывало, прятался по коридорам от сопливой девчонки! Когда ей исполнилось тринадцать, у меня состоялся серьезный разговор с его величеством.
– С его величеством?!! – неверяще переспросил, потому что умом я понимал, что отец крут, но то, что он запросто беседовал с императором!!! Этот факт не спешил укладываться в моей голове!
– Чему ты удивляешься? Свою воспитанницу он любил! А по слухам – не просто воспитанницу, а родную дочь! – добил меня отец.
Дар речи мне отказал. Это что же получается? Я внук императора?!!
– Не спеши радоваться! – сполна насладившись всей палитрой сменяемых чувств на моем лице, опустил меня с небес на землю родитель, – Родственницей в каком-то далеком колене она ему приходилась, но вот дочерью – вряд ли. Он ее так никогда и не признал.