— Пойдем! — подошел я к улыбающейся Вике. Как же мне нравилось смотреть на ее улыбку! Первый железный поступок удалось кинуть в ее копилку. И что-то говорило мне, это только начало.
* * *
Ноябрь 1997 года, Рязань, Россия
Она сидела на скамье. Назад идти не хотелось. Старшие вчера опять били. Больно, по почкам. И по пяткам. Чтоб синяков не было. А то заведующая пригрозила «карцером» за побои.
«Карцером» в детском доме называли комнату в полуподвальном помещении. Ей приходилось пару раз побывать в ней. Там было душно, сыро, воняло плесенью. И везде была грязь. А еще, там было мало места. Детей запирали на сутки или двое. Бывало, за особые «заслуги», завка запирала на неделю. Многие после «карцера» кашляли, особенно маленькие.
Настя маленькой себя не считала. Ей скоро должно было исполниться двенадцать. Она сама пыталась покровительствовать более младшим и слабым. Если честно, ровесники все ее побаивались. По двум причинам.
Во-первых, она с детства была пацанкой — заводилой и лидером. Многим мальчишкам было не западло быть в ее компании «подчиненными». Драться научилась тогда же, когда и ходить. Но не это было главным. Дерись ты хоть, как Джеки Чан, в детдоме это не поможет. Потому, что когда на тебя наваляться всем скопом, будь ты хоть трижды Шварцнейгер, бить будут больно и сильно. Поэтому большинство ребят старались особо не высовываться. Жили, как положено, не перечили «авторитетам» из старших групп, делали, что скажут. Она так не могла. Отхватывала свое, отгребала, получала, зализывала раны и снова получала. И слыла самой безбашенной на весь отряд. Но с недавних пор, появилась вторая причина, по которой ее не любили и боялись…
С людьми, сделавшими Насте что-нибудь плохое, стали происходить несчастные случаи. Сначала никто не обратил на это внимания, но со временем стали замечать, что тот, кто ее обидел, разбивал голову, коленку, ломал руку. Кого-то укусила собака. Кто-то угодил в «карцер». Двое проигрались в карты и были жестоко избиты старшеклассниками. Одна «подруга» упала на стекло и сильно порезалась. Ее потом в больнице долго по кусочкам зашивали. И Настю стали бояться.
Вначале перешептывались за спиной, тыкали пальцем. Позже, более старшие или сильные, вместо разборки говорили:
— …Да пошла ты! Связываться с тобой не хочу, ведьма!
И никто не называл их трусами.
Ей от этого хотелось плакать, лезть на стенку. Она говорила, что не виновата, что ни при чем, но никто не слушал. Позже стали подходить «лохи» — те, над кем все измывались, просили помочь, наслать какое-нибудь заклятье на обидчиков. Она объясняла, ей не верили. Стали говорить, что она понты колотит. И в результате отвернулись все.
Но всему когда-нибудь приходит конец. И что-то всегда происходит впервые. Один раз, две подвыпивших старшеклассницы из соседнего отряда попытались ее изнасиловать шваброй. «От…хать эту ведьму!» Она успела вырваться и закричать. Дралась, как кошка. Кто-то услышал и успел донести дежурному. Тех двух девочек отправили в «карцер», за плохое поведение. Самое ужасное случилось с ними там.
Кроме «карцера», есть в их детском доме еще более ужасное место. Это «бордель», комната на первом этаже в главном корпусе. Там всегда зашторены окна, а на двери надпись «Комната отдыха». Все воспитанники знали, что лучше туда не попадать, с малых лет. И только более старших, лет с десяти — двенадцати просвещали, что там делается, почему приезжают дяденьки на машинах и почему старшеклассниц периодически гоняют туда среди ночи. И почему иногда они выходят оттуда испуганные и зареванные. Хотя, многие привыкают и ходят с удовольствием. И после этого у них часто бывают деньги и курево.
Но последние полгода с «борделем» стали происходить странные вещи. Если до этого туда водили только старшеклассниц, то теперь несколько раз водили девочек из средних групп, одиннадцати-тринадцати лет. И даже два раза мальчиков. Как правило, брали их среди ночи, из «карцера», чтоб никто не видел. Одна девочка после этого повесилась в туалете. Янка. Они с Настей немного дружили. Днем ее отправили в «карцер», за то, что нагрубила воспиталке. Характер у нее был еще тот! А под утро привели, лохматую, заплаканную. Весь день она ни с кем не разговаривала. Лежала в кровати и беззвучно плакала в подушку. Завка увела ее к себе в кабинет и о чем-то целый час беседовала. Девчонки из старшей группы пытались успокоить, но она не проронила ни слова, только тупо смотрела куда-то, в одну точку. И это веселая, жизнерадостная Янка! А вечером она пошла в туалет…
Обнаружили ее только через полчаса, уже холодную, остывшую. Конечно, им ничего не говорили. Пока скорая не уехала, всех разогнали по спальням. Но кто-то успел что-то пронюхать и «телеграф» облетел всех за несколько часов. Завка после этого долго ходила злая, сама не своя, постоянно срывалась на детях.
Одного из мальчишек, побывавшего в «борделе», Сашку, наутро по-быстрому «усыновили». Где он теперь и что с ним, никто не знает. А второй, Лешка, тоже Сашкин одногруппник, им обоим по тринадцать было, просто исчез. Также, отправился в «карцер», просидел там два дня и исчез. Светка говорила, что в ту ночь из главного корпуса слышала несколько коротких громких вскриков. И всё.
Теперь те две девочки. Настя ненавидела их, готова была порвать на куски, но не желала им ТАКОГО. Как узнал весь детдом из «телеграфа», этой же ночью они отправились в «бордель». Все корпуса, все отряды слышали ор, хохот и веселье нескольких мужских голосов. Кавказцев. Педантичная Настя насчитала аж восемь. Потом были крики. Завка с кем-то ругалась, ее голос местами тоже проскакивал. Потом кого-то били. И почему-то все догадывались, кого и кто, хотя надеялись до последнего. Не спал в ту ночь никто. Старшие пытались уложить младших, а сами тряслись от страха. Особенно, девочки.
А наутро все узнали, что те две девочки ночью «сбежали» из детдома, и их тела милиция «нашла» в кювете возле трассы.
Несколько дней ничего не происходило. Когда все детдомовцы немного успокоились, несколько старшеклассниц после ужина подошли к Насте.
— Никитина! Стоять! — компашка резво окружила ее, перекрыв все пути к бегству. Было уже темно, и как назло, во дворе не было никого из взрослых. Шестеро старших оттеснили ее от дорожки, по которой Настя шла к своему корпусу и грубо толкнули за угол.
«Будут бить!» — пронеслось в голове.
— Ты че, ведьма делаешь? Совсем оборзела? — выступила вперед Ленка Семиступова, неофициальный лидер их группировки.
— Ты про чё? — ответила Настя тем же тоном. Запугать их сейчас вряд ли удастся, но ронять достоинство перед мразью — не дело! Пусть они все и на голову выше.
— Чё паришь? А то не знаешь! — Ленка сплюнула ей под ноги.
— А представь себе, не догоняю!
— Ты, тупой не прикидывайся! — поддержала подругу другая старшеклассница, Оксанка Александрова по прозвищу «Паровозик». Эта из тех, кому нравится в «бордель» бегать. Говорят, погоняло там и заработала, что когда сосет, пыхтит сильно.
— Нафига девчонок подставила? Нормальные девчонки были!
— Ты чё, совсем опухла? И как я их подставила?
— Не, бабы, гля, совсем тупая! — заржала Ленка — За лохушек нас держит! Типа, мы вааще с вами дуры!
Настя молчала, ожидая развития событий. Это ее каменное спокойствие порой сильнее выводило, чем маты и ругань. Оправдываться перед ними, во-первых, бесполезно, во-вторых, западло. Но настроены девчонки, надо отдать должное, очень серьезно. Что-то ночью сегодня будет…
— Ты, ведьма сраная! Нафига девчонок колдовством своим сгубила? Чё они тебе сделали? Ну, посмеялись бы с тебя, поприкалывались? А ты смерть на них наслала, овца конченая!