Так, «Смоленская». Следа на перроне нет. Едем дальше. «Арбатская». Что-то есть, чей-то след. Но не тот, что надо. Кто-то из сильных колдунов был здесь, и недавно. И не один. Но не вампир. По крайней мере, не этот. Она опять зарыгнула в вагон перед закрывающимися дверьми. Люди поглядывали на нее уже с интересом: надо же, дурочка, на каждой станции выскакивает и заскакивает обратно в последний момент!
«Веселитесь-веселитесь! О вас же забочусь!» — бросила в душе она. Какое ей дело до мнения этой праздной толпы обывателей? Мирян? Впрочем, вид у охотницы был такой, что связываться с ней никто не хотел. Так, посмеивались издалека: мало ли чудил на свете?!
«Площадь Революции». Тоже не то. Толкучка знатная, но все следы старые. Едем дальше. «Курская». Настя выбежала на перрон. Пусто. Хотя, нет. Вон, справа, через дверь от нее, нечто похожее. Наверное, этот гад вышел через другую дверь, ближе к выходу. И она побежала по следу дальше.
Охота началась.
* * *
Парень сидел на корточках у дороги. Молодой, по нефорски одетый: кожанка, джинсы, в руках мотоциклетный шлем. Патлы до плеч. Все бы ничего, нормальный парень, если бы не два «но». Первое. На улице июль, полдень, самое пекло. Какой идиот оденет кожанку с высоким воротником от ветра в такую погоду? Мне и в футболке тошно: сорок градусов которую неделю держится! Второе «но» вытекало позже, после того, как обратишь внимание на первое. Парня не было.
Точнее он был, я видел его собственными глазами, но… в том же диапазоне, что и Эльвиру с Консуэлой. В обычной, реальной жизни его не было.
Заинтересовавшись очередной загадкой, я подошел и присел рядом. Парень повернул голову, с тоской и безразличием глянул на меня и отвернулся, как ни в чем не бывало.
— Хорошая сегодня погодка, не правда ли? — сказал я, пытаясь завязать разговор по-английски, начиная с погоды. — Тепло. Даже жарковато что-то.
Тот немного помолчал, а затем, как бы нехотя ответил:
— Да, везет сегодня.
И продолжил сидеть в той же позе.
— А тебе не жарко? — прямо спросил я.
— Не-а. — Так же равнодушно ответил он. — Нормально.
— Может снял бы куртку?
— Зачем? — парень пожал плечами, не отрывая взгляда от дороги.
Я не нашел, что ответить. Помолчали. Тут спросил он:
— А какой сейчас год?
Я постарался ничему не удивляться. Мало ли, с кем разговариваю? Всё-таки парень из другой «картинки», не из нашей.
— Две тысячи шестой.
— Ооо! — многозначительно и в то же время безразлично потянул он. — А кто сейчас генсек?
— Кто? — не понял я.
— Ну, генсек. Президент. При мне Горбач был. Перестройку затеял.
Я задумался. Что можно на это ответить? Подруги мои крылатые молчали, впервые с самого утра. Окликать их не хотелось — опять лаяться начнут, не заткнешь!
— Путин. Мурло то еще! Все под себя гребет! А до него, после Горбатого, Ельцин был. Алкаш и пьяница. Он Союз развалил. Теперь мы пятнадцать независимых друг от друга государств.
— Круто! Много я пропустил!
— Да. КПСС запретили, потом она распалась. Коммунисты у нас, конечно, есть, но это так, пародия. Не они страной правят.
— А кто? — искренне удивился парень и повернул свою патлатую физиономию.
— Демократы-дерьмократы хреновы! И олигархи.
— Демократы? Диссиденты что ли?
— Да не! Теперь они не диссиденты. Теперь они элита, чтоб им всем обосраться!
— А КГБ куда смотрит?
— И КГБ больше нет. Тоже распалось. Есть одна структура, ФСБ, Федеральная служба безопасности. Да только это тоже лишь пародия на былое.
Парень помолчал, задумавшись, и заметил:
— А название прикольное. Федеральная служба! Прям как в Америке!
Я тяжело вздохнул.
— Да, у нас теперь почти все, как в Америке. Все свое порастеряли, сломали, выкинули и забыли. Мы теперь больше вообще не держава. Так, сырьевой придаток Запада. О былом величие только ядерные ракеты и напоминают. Страна нищая, работы нет, почти все заводы стоят. Управляют всем бандюки, ставшие вдруг олигархами. Причем, управляют как на зоне, по понятиям. Милиция, прокуратура и суд продажны, все под бандюками ходят. Молодежь спивается и скалывается. Перспектив никаких. Черные с гор поспускались, свои порядки устанавливают. Где так, а где и с автоматами в руках. В общем, бардак у нас сейчас знатный!
— Да, хорошо, наверное, что я умер. Не застал всего этого.
Мы помолчали.
— Раньше еще, какое-то время назад, свобода слова была. Ну, это типа гласности. Когда говорить всё можно было и обо всех. А теперь и этого нет. Везде цензура. Во всех газетах и по ящику показывают только то, что мы молодцы и как у нас все хорошо в стране. И с каждым днем все лучше!
Он усмехнулся.
— Знакомо. Можешь не рассказывать. А не говорят, когда коммунизм построят?
— Да нет, мы вроде теперь капитализм строим. Хотя во всей Европе уже социализм давно…
— Ну, это как обычно. Здесь я ничего не пропустил.
Опять помолчали. Я разговаривал с призраком! С ума можно сойти! Так, как опыта подобного общения у меня еще не было, как вести себя не знал. А подмывало спросить много о чем.
— Михаил. — Я решил вести себя как ни в чем не бывало. Будто с живым человеком разговариваю. — Назаренко Михаил. Можно Миша.
— Денис. — Ответил он. — Пономарев Денис. — И протянул свою руку.
Я честно попытался пожать ее, хоть и помнил, что было пять минут назад с Эльвириной попыткой. Но не мог же я оскорбить чувства собеседника, который первым протянул мне руку для знакомства?
Как и ожидалось, ничего не произошло. Моя рука прошла сквозь его. При этом я ничего, совершенно ничего не чувствовал! Его ладонь не была ни холодной, как описывают многие книги про призраков, ни прохладной, как у Консуэлы, ни теплой. Я не чувствовал никакого шевеления волосков, никакого биополя или электромагнитного излучения вокруг его духа. Ровным счетом ничего. Пустота. Его рука находилась в одной картинке, моя в другой, и они никак не накладывались.
— Ну, будем считать, что познакомились! — кивнул призрак на мою руку, безуспешно пытающуюся нащупать его в пространстве.
— И многие тебя видят? — задал я следующий мучавший вопрос.
— Ты второй. За почти двадцать лет. — Продолжил он. — Только первый можешь не считать. Это дед был один, сумасшедший. У него шарики за ролики закатились. Ходил, сам с собой разговаривал. Пургу всякую нес, думал, что с нами, неупокоенными говорит. Потом исчез. Забрали, наверное. В соответствующее заведение… — парень усмехнулся.
— А много вас здесь вообще… — я обвел рукой вокруг. — В районе, в городе… Призраков?
— В городе не знаю. Я далеко отсюда не ухожу. Не могу. В районе есть еще парочка неупокоенных. Тоже бедолаги! У всех свое горе. Возле старого кладбища их много, они прям там тусуются. Это из тех, кто там похоронен. В большинстве своем нормальные ребята, хотя попадаются среди них те еще индивидуумы! — он опять усмехнулся. — Далеко не заходил. Нельзя мне. Вот тут, по Калинина, вдоль дороги, женщина ходит. Сумасшедшая. Все ребенка зовет. Я говорил ей на ту сторону перейти, не слушает.
— Сумасшедшая? Сумасшедший призрак?
— Ну, почему призрак? Не люблю это слово! Неупокоенные мы. Призрак — это то, чего нет, что только мерещится. — Потом добавил с ноткой гордости. — А мы то есть!
— И что? Вас же не видят? Значит, призрак!
Парень опять вздохнул, покачал головой и грустно уставился на дорогу.
— Души у нас неупокоенные. Не можем мы туда. — Он ткнул палец вверх. — Не берут.
— Почему не берут? За грехи?
Денис пожал плечами.
— Не знаю. Вряд ли. За грехи б наверное в ад забрали. Других же забирают куда-то? Я думаю, это особое наказание за какое-то преступление.
— Какое?
— Наверное, у каждого свое. Неспроста ж эта сумасшедшая ребенка зовет. Может, сама и придушила. Нечаянно. Или не уследила. Или еще что-нибудь сделала. В ад не берут, рай не заслужила. Вот здесь и держат. Чтобы мучалась.
— По мне — жестоко это. — Продолжил он. — Уж лучше сразу в ад, чем так. Сидишь! Ждешь! И не знаешь, простят тебя или нет… Или вечность вот так сидеть суждено? И сделать ничего не можешь. Был бы жив, повесился бы. Или с моста б спрыгнул. В реку. Или под поезд. Лишь бы не мучатся. А так: ну что я могу сделать? И так мертвее мертвого! Даже тела нет! Кстати, был на могиле недавно. За ней уж никто и не ухаживает. Может, уехали куда? Родные мои? Но кто-то ж должен был остаться? Забыли?..