Свершилось! Я научился! Так вот что значит быть скользящим?! Проходить через двери, стены?
«Перемещаться через Тень, а не через Реал. Проскальзывать. Только и всего.»
Да, для Консуэлы только и всего. Я же чувствовал себя сейчас суперменом! Счастье и щенячья радость так и одолевали… Но…
Я закрыл мысли.
Так нельзя. Нельзя опьяняться счастьем от приобретенных способностей. Надо трезво подумать, что делать дальше. Рядом со мной были два неживых напоминания о том, что вчерашняя и позавчерашняя жизнь кончилась. Настала другая, где я не знаю, что и от кого ждать, где должен быть предельно начеку. Предаваться щенячьей радости поздно, надо начинать думать, что делать дальше. Ведь просто так ничего не бывает. Не спроста же мне дали этот дар, эту возможность? Что-то от меня хотят?
А тут еще девочка-спортсменка по городу ходит, урки прирезать хотят и какая-то организация мной интересуется. Нет, расслабляться некогда!
Я еще раз усмехнулся, проводя ладонью сквозь ствол молодого деревца.
Надо же!
5. Путь Творца
Sibi imperare maximum imperium est. (Наивысшая власть — власть над собой.)
Латинское изречение.
Эльзас, Страсбург, 1616 год
В небе над Страсбургом начало подниматься солнце. В воздухе пахло утренней свежестью и ярмаркой. Рачительные крестьяне и ремесленники со всей округи затемно выстроились в очередь ко всем городским воротам, надеясь пораньше проехать и занять лучшее место. Ведь все знают, что Бог любит тех, кто трудится и встает засветло. Доблестная городская стража еще только просыпалась на своих постах, а у южных ворот уже началась потасовка за место в очереди. Двое крестьян из соседних деревень переругались, обложили друг друга, вспомнив всех родственников до десятого колена, и в каких связях те состояли. Очередь с живым интересом смотрела на эту перепалку, выдавая на гора смешки и комментарии. Когда же крестьяне принялись ожесточенно мутузить друг друга, односельчане и с той и с другой стороны кинулись «своему» на помощь с криком: «Наших бьют! Бей монтиньонцев!» и «Мочи нешальцев». Откуда-то раздался выкрик: «Смерть лягушатникам!», но, видимо, лозунг межнациональной вражды в этой свалке актуальности не приобрел. А может просто смельчака, выкрикнувшего его, оглушили оглоблей по затылку.
Вокруг свалки, насчитывающей по полтора десятка человек от каждой противоборствующей деревни, собралась толпа всех остальных очередников. Места и телеги с грузом при виде такого веселья были моментально забыты. Лишь кое-где возле возков виднелись подростки, младшие крестьянские сыновья, недовольные тем, что их оставили охранять груз, когда рядом так интересно! Все кричали и орали, выкрикивая способы, как именно рубануть того или иного противника. Кое-где, наиболее предприимчивые и азартные, делали ставки.
Лишь стражники на стене лениво позевывали. Видно, что такая картина им не в диковинку. Сонный капрал вышел из караулки и облокотился на стену рядом с высоким грузным шкафообразным служителем закона и сладко потянулся.
— Что, Жак, опять чернь веселится?
— А то! Сейчас, еще пара минут и стихнет.
Действительно, через пару минут драка сама собой прекратилась. Большинство спорщиков валялось на земле в крови или без чувств. Не участвовавшие в представлении односельчане растаскивали поверженных соперников к своим обозам. Остальной народ мирно расходился к возам, спеша по своим делам, горячо обсуждая произошедшее и яростно споря. Но запах драки в воздухе уже не витал.
— Открывай ворота, Жак. Начинаем. — Капрал последний раз зевнул и направился вниз, к воротам, заниматься самым любимым своим делом: собирать мзду с въезжающих на ярмарку.
Эльвира проснулась в восхитительнейшем настроении. Она не знала почему, но ей казалось, что что-то сегодня должно произойти. Что-то большое и приятное. Может дядя принесет с ярмарки новое красивое платье или сапожки? Она быстро вскочила с кровати, застелила ее и выбежала из своей каморки под лестницей. На встречу ей шла толстая кухарка Сью, тащившая в руках огроменную кастрюлю.
— Привет, Сьюзен, а где Маргарита?
— Внизу, в главном зале! — недовольно буркнула старая кухарка. Впрочем, она всегда чем-то недовольна. — Сегодня какие-то гости вечером будут.
Эльвира помчалась в главный зал. Сзади донесся окрик Сью:
— Воды принеси, девчонка! На кухне совсем вода кончилась.
— Фердинанд принесет.
— Фердинанда хозяин куда-то услал с поручением. И побыстрей давай! Мне готовить надо! Сегодня ж ярмарка!
Эльвира спустилась в главный зал. Трактир дяди был старый, доски пола и стен местами прогнившие. Но чистоту и имидж дядя всегда старался поддерживать. Его трактир в Страсбурге считался хоть и не лучшим, но и далеко не последним, где собираются отбросы. Останавливались здесь и честные спесивые буржуа, кичащиеся друг перед другом показным богатством, и при этом жадные, до рези в животе. И разномастные купцы, в меру щедрые, в меру скупые. Те ни перед кем не кичатся. Сидят тихо в своем кругу, да умные речи ведут. Эльвира как-то пыталась слушать, о чем они говорят, когда подносила им вино, закуски да убирала со стола. Обсуждали они пошлины, цены, караваны, торговые пути и разбойников. Кому лучше поднести из прихвостней герцога такого-то и князя такого-то, да на каком базаре стражники «отмороженнее». В общем, скукота. Бывали и святые отцы. Эти делятся на большие и такие разные группы. Одни путешествуют на попутных обозах, едят самую дешевую дрянь тетушки Сью, пьют самое кислое вино, а то и просто воду, ходят в лохмотьях и расплачиваются жалкими медяками. Другие же одеты в новенькие сутаны превосходного покроя, ездят в экипажах, запряженных четверками лошадей, и расплачиваются золотом. Однажды, один такой святой отец, когда Эльвира принесла тому в комнату ужин, внимательно рассмотрел ее шикарную копну густых ярко-рыжих волос, провел по ним рукой, потом спросил о родителях. И когда она сказала, что сирота, дал ей экю. Целый ЭКЮ!
Эльвира до сих пор хранит эту монету. Может, как памятник людской щедрости, а может жалко потратить. А скорей, потому, что вряд ли она еще когда-нибудь будет держать в руках столько денег. СВОИХ денег! Она попросила Фердинанда, конюха, пробить в монете дырку и носила ее с тех пор на шее. Дядя и Маргарита, конечно, смеются, но ей все равно. Она думала дядя попробует забрать, но тот сказал, что монета лично ее, и она может делать с ней, что хочет. Захочет, купит себе что-нибудь, или повесит на шею, или выкинет — её дело.
Дядя Эльвиры, старый холостяк, взял девочку к себе на воспитание пять лет назад, когда ее родители умерли. Была эпидемия. Многие тогда вокруг умирали. Из всей семьи, по прихоти Господа осталась в живых одна Эльвира. Вначале умер ее маленький братишка. Он так кричал, когда болел, что эхо того крика до сих пор по ночам стоит в ушах. Потом слег отец, а следом и мать. Мать выгнала десятилетнюю девочку из дома, сказав, что если она останется, то сдохнет, как и все они. Сказала, чтоб шла к дяде, в Страсбург. Дядя держит там трактир, и он единственный родственник, который у нее остался. Эльвира всю ночь скулила под дверью, умоляла открыть и впустить обратно, но женщина осталась непреклонна. Утром, стоя на дороге в полулье от дома, она наблюдала, как разгорается зарево над их домом, и жирный столб черного дыма неспешно, явно наслаждаясь вкусом горящего топлива, поднимается в небо.
Бог хранил девочку. Во-первых, Эльвира не заболела. Во-вторых, дядя не выгнал ее с порога, узнав, кто она и почему пришла, как она думала. Он пустил в дом, внимательно выслушал. Потом долго-долго расспрашивал о родителях. Затем вздохнул и отправил спать в каморку под лестницей. С тех пор Эльвира работала у дяди в трактире в качестве мелкой прислуги, подавала, убирала, мыла, носила воду, стирала. У нее была собственная маленькая комната под лестницей. Девочка прибрала ее, вычистила, обставила красивыми вещами и комнатушка приобрела небольшой, но весьма уютный вид.