Я присмотрелся к незнакомке внимательней. Она, несомненно, была прекрасна, красотой демонической, манящей и персиковой. Но вместо юбки у нее торчали какие-то перья. Страусиные? Или это галлюцинация?.. С другой стороны, нынешняя женская мода… Я терялся в догадках. Шоссе было пусто; мы мчались так, что игла спидометра перегибалась через ограничитель шкалы. Вдруг чья-то рука вцепилась мне сзади в волосы. Я вздрогнул. Длинные острые ногти царапали мне затылок, скорее заигрывая, чем истязая.
— Кто это? Что там? — попробовал я обернуться, но не сумел. — Отпустите!
Впереди показались огни, какой-то большой дом, под колесами захрустел гравий, машина резко свернула, притерлась к тротуару вплотную, остановилась.
Рука, все еще державшая меня за волосы, принадлежала другой незнакомке, одетой в черное — бледной, стройной, в темных очках. Дверцы машины открылись.
— Где мы? — спросил я.
Они, не отвечая, припали ко мне; та, первая, выталкивала меня из машины, вторая тащила наружу, стоя уже на тротуаре. Я вышел. В доме веселились, оттуда доносилась музыка, чьи-то пьяные крики; освещаемый из окна, у стоянки золотом и пурпуром переливался фонтан. Мои спутницы мертвой хваткой взяли меня под руки.
— Но мне некогда, — пробормотал я.
Они будто не слышали моих слов. Та, в черном, наклонилась и горячо дохнула мне в ухо:
— Ху!
— Простите, что?
Мы были уже у дверей; их начал разбирать смех, и смеялись они не просто так, а надо мной. Все в них отталкивало меня, к тому же они становились все меньше. Приседали? Нет — ноги у них покрывались перьями. «Ага, — с облегчением сказал я себе, — все-таки, значит, галлюцинация!»
— Какая еще галлюцинация, недотепа! — прыснула незнакомка в очках. Она подняла обшитую черным жемчугом сумочку и огрела меня по темени. Я взвыл от боли.
— Поглядите-ка на этого галлюцинанта! — кричала другая.
Страшный удар обрушился на то же самое место. Я упал, закрывая руками голову. Открыл глаза. С зонтом в руке надо мною склонялся профессор. Я лежал на бетоне возле канала. Крысы, как ни в чем не бывало, ходили парочками.
— Где, где болит? — допытывался Троттельрайнер. — Здесь?
— Нет, здесь… — я показал на вспухший затылок.
Взяв зонтик за верхний конец, он врезал мне по больному месту.
— Спасите! — взмолился я. — Ради бога, довольно! За что…
— Это и есть спасение! — ответил безжалостно футуролог. — К сожалению, у меня под рукой нет другого противоядия!
— Но хотя бы не набалдашником, прошу вас!
— Так вернее.
Он ударил меня еще раз, повернулся и кого-то позвал. Я закрыл глаза. Голова невыносимо болела. Меня тряхнуло — профессор и мужчина в кожаной куртке, взяв меня под мышки и под колена, куда-то несли.
— Куда? — закричал я.
Щебенка сыпалась мне в лицо с шатающихся перекрытий; я чувствовал, как мои санитары ступают по какой-то хлипкой доске или мостику, и боялся, что они поскользнутся.
— Куда вы меня несете? — тихо спросил я.
Никто не ответил. В воздухе стоял непрестанный гул. Стало светло от пожара; мы были уже на поверхности, какие-то люди в мундирах хватали одного за другим всех, кого удавалось вытащить из канализационного люка, и довольно грубо швыряли в открытые дверцы — мелькнули огромные белые буквы: «US ARMY COPTER[26] 1 109 849», и я упал на носилки. Профессор Троттельрайнер просунул голову в вертолет.
— Простите, Тихий! — кричал он. — Тысячу извинений! Это было необходимо!
Кто-то, стоявший за ним, вырвал у него зонт, дважды крест-накрест огрел им профессора по макушке и пихнул его так, что футуролог со стоном упал между нами — и тут же взвыли моторы, зашумели пропеллеры, машина торжественно воспарила ввысь. Профессор пристроился рядом с моими носилками, осторожно поглаживая затылок. Не могу не признаться: понимая все благородство его поведения, я, однако же, с удовлетворением наблюдал, как на темени у него вырастает громадная шишка.
— Куда мы летим?
— На конгресс, — ответил, все еще морщась от боли, профессор.
— То есть… как это на конгресс? Ведь конгресс уже был?
— Вмешательство Вашингтона, — коротко объяснил Троттельрайнер. — Будем продолжать заседания.
— Где же?
— В Беркли.
— В университете?
— Да. Может, у вас найдется какой-нибудь нож, пусть перочинный?
— Нет.
Вертолет задрожал. Гром и пламя распороли кабину, мы вылетели из нее друг за другом — в бескрайнюю темноту. Как долго я потом мучился! Мне слышались стонущие голоса сирен, мою одежду разрезали ножом, я терял сознание и обретал его снова. Меня трясла лихорадка и подбрасывало на ухабах, надо мной белел потолок «скорой помощи», рядом лежала какая-то забинтованная мумия; по притороченному сбоку зонту я узнал Троттельрайнера. «Я жив… — пронеслось у меня в голове. — Все-таки мы не разбились насмерть. Что за счастье». Машина вдруг накренилась, перевернулась с пронзительным скрежетом, гром и пламя разорвали жестянку кузова. «Что, опять?» — сверкнула последняя мысль, а потом — черное, непроницаемое беспамятство. Открыв глаза, я увидел над собою стеклянный купол; какие-то люди в белом, с масками на лице и руками, воздетыми в благословляющем жесте, переговаривались полушепотом.