Нильс Вергов не осмеливался даже спросить, был ли этот дуб из тех, прежних, чтобы избежать разочарования. Когда он перешел спать сюда, врач понял его: устал постоянно видеть перед глазами лишь стены и приборы, хочет отдохнуть душой, порадоваться тому, о чем мечтали в долгие годы полета. Но через два дня тот же врач ему как бы между прочим напомнил:
— Вергов, на Земле же ты найдешь деревья постарше этого жалкого дуба, дубовые рощи, посаженные еще до рождения самого Гагаринска.
Врач явно чувствовал, что не только приборы и металл привели Вертова сюда, и Нильс грубо ему ответил:
— Я же сказал, что сам решу, когда вернусь на Землю.
— Естественно, можешь и до конца дней оставаться здесь, — смущенно усмехнулся врач, боясь, как бы его слова не прозвучали упреком. — Но ты же живой укор современной медицине.
— Могу ваших туристов испугать, а? Небось, из-за меня и Гагаринск закрыли? — не без злорадства огрызнулся Нильс, взъерошив отпущенную по прилете лохматую бороду.
— Туристам будет даже интереснее. Но нас постоянно теребят: можно ли так оставлять героя человечества? Почему он не возвращается на Землю?..
— Ах извините, все забываю, что я герой! Но другие-то вернулись, так что человечеству есть кем забавляться. Да и Гагаринск обогатился живым экспонатом. Так что уж пускайте туристов.
— Все только и говорят, что ты был самым отважным в экипаже, благодаря тебе…
— В самом деле, — хихикнул Нильс в бороду, — побывал на пяти планетах, между двумя солнцами, которые швыряют эти планеты, как баскетбольные мячи, и гонят их со скоростью двадцать километров в секунду по Космосу, а под конец испугался своей прекрасной родной Земли! И это-то астропилот номер один!
— Я не то хотел сказать, Нильс.
— Если не хочешь говорить то, что хочешь сказать, оставь меня в покое, — буркнул Вергов и плашмя бросился на койку. — Коль уже объявили меня героем, дайте мне хоть немного повосхищаться собой!
И кровать ходуном заходила под ним от того тревожившего врачей смеха, который напал на него, когда они вместе с Лидой Мэй смотрели передачу о торжественной встрече экипажа на Земле,
Лида отреагировала на его прихоть спать в парке всего лишь усмешкой. Выдержанная и невозмутимо спокойная бортинженер и планетолог Лида Мэй стала какой-то расслабленной и рассеянной. Лишь спустя две недели забрела она в аллею, чтобы посмотреть на его «спальню», и сказала:
— На гостей она у тебя явно не рассчитана…
— Это точно, — ответил он ершисто. — Мою интуицию не проведешь.
— Не слишком ли ты на нее полагаешься?
— Всю жизнь мы были рабами астропилотского «рацио», пусть же и «интуицио» скажет хоть пару слов.
Она погладила его волосы, доходившие почти до плеч, потом пальцами, словно гребнем, стала расчесывать бороду.
— Ну и зарос же ты, человек даже не поймет, куда тебя целовать.
— Тебе еще хочется меня целовать? — улыбнулся он.
— Да я вовсе не имею в виду себя. Тебе какая-то девушка звонила.
— Чего ей надо?
— Не сказала и даже на экране не показалась. Но сегодня перезвонила уже не с Земли, а отсюда. Хотела тебя во чтобы то ни стало видеть. Говорит, по личному делу.
— Откуда же ты тогда знаешь, что это девушка?
— А у меня тоже есть интуиция.
Нильс быстрым шагом ринулся по аллее. Лида, как обычно, следовала в двух шагах за ним. Эти прогулки по парку выглядели так, словно их гнало нетерпение, накопившееся в их телах за двадцать лет обратного пути к Земле. Немного погодя он свирепо бросил через плечо:
— Я всерьез подозреваю, что ты заодно с врачами. С какой стати ты подсовываешь мне какую-то девушку?
— Если ты хоть на минуту остановишься, я скажу тебе правду.
Его остановило не любопытство. Очень сдержанная, Лида за все эти годы никогда не говорила с ним с такой нежностью, и от этой нежности у него подкосились ноги.
Рядом была скамейка, но он сел прямо на землю к ее ногам.
— А правда, как и полагается, жестока, не так ли? Лучше присесть, чтобы она не сшибла меня с ног.
Он посмотрел на нее в насмешливом ожидании, весь какой-то нахохлившийся. Что это было — галлюцинация? Лида стояла перед ним совершенно такая же, как и прежде, не по-женски спокойная.
— Нильс, еще когда нас отделяло от Земли два световых года, я примирилась с мыслью, что возвращение для нас будет означать расставание.
— А другие как, порасставались? — Он не знал этого, потому что сознательно перестал интересоваться их судьбами.
— Большинство. Но в конце концов это произойдет со всеми. Останься мы вместе, мы превратились бы в праисторическое племя среди современной цивилизации.
— Тогда почему ты не возвратилась с ними?
— Не из боязни, что мы расстанемся. Вероятно, по тем же причинам, что и ты. За пятьдесят лет мы, безусловно, стали очень похожи друг на друга.
— Нет, ты не успела передать мне свое коварство, — весело сказал он, фыркнув в усы. — Два световых года назад я и не думал о расставании.
— Не будь лицемером, — упрекнула она. — Уж так у тебя и не было времени помечтать о том, как будут прыгать наши потомки вокруг знаменитого Нильса Вергова.
— Как видишь, я соорудил одноместную спальню в общественном месте.
— Чтобы тебя разбудили, еще…
— А не объяснила бы ты мне, разумная женщина, что меня разбудит? Только не докторскими, а своими словами.
— Страх, Нильс. Обыкновенный человеческий страх. Только тебе трудно в этом признаться. Ведь все привыкли к тому, что Нильс Вергов всегда самый смелый, самый хладнокровный, самый, самый, самый…
— Но ты видела меня хоть раз в полете испуганным больше других?
— Сейчас и для меня Земля пострашнее чего другого.
— Глупости! Там по крайней мере есть тысяча мест, где я могу поставить себе койку без того, чтобы мимо каждый час не проходил прогуливающийся потомок.
Услышав приближающиеся шаги, он вскочил с земли, досада его сменилась гневом из-за того, что он инстинктивно соотносил свои действия с этими потомками. Нильс снова помчался по аллее, но ослепленный гневом побежал навстречу шагам. А может, его подтолкнула интуиция? И уж, конечно, интуиция заставила его воскликнуть это ужасное: «Зина?».
— Нильс? — отозвалась неуверенно девушка: в джунглях седеющих волос она не смогла сразу разглядеть знакомые черты.
Лида за его спиной, словно эхо, повторила: «Зина?» — и он больше не слышал ее дыхания, оглушенный стуком собственного сердца. Белочка бесшумно спрыгнула на тропинку, присела на хвостик и засмотрелась на них — пародийный свидетель их невероятной встречи. Но Вергов был действительно мужественным человеком, он быстро пришел в себя.
— Кто вы? — рыкнул он. — Извините, что так…
— Зина, — испуганно ответила девушка. — Ты меня не узнал, Нильс? Я очень боялась, что ты меня не узнаешь.
— Хватит глупостей! Врачи что ли вас такую придумали?
— Но я действительно Зина, Нильс. Можно, я объясню тебе все?
На Нильса снова напал тот самый смех, который так беспокоил медицинскую комиссию.
— Ты посмотри на нее, Лида! В конце концов они решили пронять нас своими фокусами.
Не только врачам противостояли эти двое, они все время сопротивлялись и техническим новшествам, которыми их встретило новое человечество. Он с циничной придирчивостью оглядел смущенного двойника прежней Зины.
— Может, хоть таким путем я им поддамся. Совсем как настоящая.
— Нильс, — покраснела девушка, — я не фокус, не голография. Я много раз пыталась попасть к тебе, но мне не разрешали. Я должна тебе все объяснить.
Он повернулся к Лиде, которая уже улыбалась со свойственным ей железным спокойствием.
— И голос такой же, — подтвердила она. — Значит, вас зовут Зиной? — Она умышленно употребила разделяющее их «вы», которое современные люди употребляли очень редко. — А чего вы от нас хотите, милая Зина? Интервью?
Ух, каким злым становилось порой это Лидино хладнокровие, в поле действия которого он находился пять десятилетий. Куда девалось ее великодушие, с каким она минуту назад отдавала его современным девушкам?