Впустую, каждый раз – впустую. Клитин ловит себя на мысли, что уже с нетерпением ждет – когда же наконец навстречу его танкам полетят снаряды. Не находя выхода, напряжение накапливается, туманит зрение и грозит вдребезги разнести остатки человеческого сознания.
Открывающаяся за очередным гребнем картина как ответ на невысказанную мольбу – набитая мулами и солдатами в итальянской форме ложбина.
– А-а-а! – вместо команды ревет Клитин и бьет длинной, на половину диска, очередью, выплескивает из пулеметного ствола вперемешку со свинцом страх, злобу и бешенство. Слева и справа эхом отзываются пулеметы остальных танков. Механик, осатаневший от того же ожидания, без команды бросает танк вперед, разгоняет машину под уклон, лихорадочно переключает передачи. И лейтенант всем телом подается вперед, помогая механику разгонять одиннадцать с хвостиком тонн лязгающей стали. Когда машина врезается в сгрудившихся в узком проходе врагов, Клитин рычит от счастья.
Далеко не сразу лейтенант понимает, что шум в ушах это сильно искаженный голос командира батальона, и разбирает только окончание фразы:
– …ать, прекратить немедленно!
С глаз медленно сползает кровавая пелена, возбуждение сменяется приступом вялости и апатии. Показать слабость стыдно, так же стыдно, как показать страх, и Клитин берет себя в руки, восстанавливает порядок в роте – оказалось, в уничтожении отряда фашистов участвовал только второй взвод и машины ротного и политрука. С десятиминутной задержкой танки третьей роты снова идут вперед.
Огневые позиции дивизиона итальянских пушек танкисты обнаруживают издалека, орудия стоят посреди поля, в неглубоких окопчиках. Вопреки ожиданиям Клитина, боя нет – прислуга бросила батареи, как только услышала рев моторов и лязг гусениц. Только мелькнул на подъеме силуэт уходящей на большой скорости легковушки. Вслед ей ударило несколько выстрелов, но стрельбу останавливает Барышев. Комбат вкладывает в крик всю силу командирской страсти:
– Не стрелять по моей новой машине!
И до самого непонятливого сержанта доходит – автомобиль удирает в Корчу, а они только что отрезали последние тропы, по которым из города можно было сбежать.
– Кто трофеи зря гробить будет – набью рожу перед строем! – на всякий случай обещает майор.
– Третий-раз, я Большой. Первому взводу занять позиции от развалин большого сарая до поворота дороги, сам со вторым стань здесь, третий верни на километр назад, там удобный холм есть. Занять оборону, осмотреть технику, доложить о потерях и повреждениях.
Лейтенант дублирует приказ, хоть вся рота его и так слышала. В армии есть порядок, который не должен быть нарушен. Открыл люк, вылез до пояса и удивился – оказывается, в башне нечем было дышать от пороховых газов, видно, заряжающий забыл включить вентилятор. Клитин вытер со лба пот, сдвинул шлем на затылок и осмотрелся. Не так уж это и страшно – воевать. Итальянцев положили множество, а потери – пара застрявших в окопах танков. Ничего, несколько тренировок пешим по-танковому, и самый тупой олух поймет, что окопы преодолевают не вдоль, а поперек. Греки суетятся вокруг пушек, осматривают позиции, самые ушлые разворачивают несколько орудий стволами в сторону Корчи. На гулкую, заторможенную, тягучую очередь с той стороны, куда ушли танки первого взвода сначала никто не обращает внимания. Непонятный ленивый пулемет вроде как думает после каждого выстрела, четко проговаривая:
– Ду-ду-ду-ду.
Потом крик в наушниках, и взрыв. Над гребнем холма, закрывшего машины первого взвода, поднимается красно-черный гриб бензинового взрыва.
– Справа, сука, справа на горе! Осколочным ему в…би! – И снова гулкие очереди автоматических зениток.
Звонкие выстрелы танковых пушек, хлопки разрывов, очереди спаренных пулеметов и снова:
– Ду-ду-ду-ду…
Младший лейтенант Беридзе наконец вспоминает о необходимости доложить:
– Трэти-раз, взвод под обстрелом, противник стреляет сверху тяжелыми пулеметами, лоб не берет, поломал гусеницы, достать не могу – пушки не поднимаются. Один танк потерял. Помощь надо.
Пока Клитин разворачивает машины второго взвода и ищет пути для выхода во фланг зенитной батарее, Козлоногов отводит свои самоходки дальше от гор, в воздухе шелестят снаряды его гаубиц. Стреляя прямой наводкой, на минимальной дистанции, самоходчики после третьего выстрела бьют на поражение. Выпускают двенадцать снарядов, замолкают, к «сушкам» подтягиваются транспортеры.