Танкистов отвели в тыл сразу после боя. Командиры довольны – батальон показал себя хорошо. За двое суток боев безвозвратные потери – пара Т-26 и три экипажа. Пять танков можно восстановить своими силами, двум нужен заводской ремонт. Через сутки боеспособных танков будет больше, чем экипажей – пока не вернутся из госпиталя раненые. Союзники оценили силу и мощь танковой атаки. Майор Барышев улыбается, вспоминая похвалы греческого командующего. Это, господин генерал, еще цветочки – когда помощь пойдет в полном объеме, греческий народ без подсказок сообразит, в какой стране живут его настоящие друзья.
Тяжелых раненых днем эвакуировали во Флорину, в госпиталь. Тела убитых для захоронения отправили туда же – вместе с погибшими греками.
Экипажи обслужили технику, поужинали и отдыхают – в одном из занятых ими домов какой-то боец тихонько играет на гармони. Хорошо играет, скотина, грустно – наверно, кто-то знакомый погиб. Надо подойти, отвлечь, пока он весь личный состав своей тоской до ручки не довел, Паганини хренов.
Отдых не для всех. У большого сарая стадом коров сгрудились автомастерские, тарахтит мотор генератора. Из-за приоткрытых ворот сверкают сполохи электросварки, доносятся мерные удары кувалды и веселая ругань – ремонтники обещали до утра поставить на гусеницы подбитые танки третьей роты.
Уго волнуется, на вопросы отвечает не сразу, сначала тщательно обдумывает, выбирает слова. Еще бы, человек напротив – самый настоящий комиссар. Ляпнешь, не подумав, и мамочка Бонатти не скоро увидит своего сына в их маленькой квартирке под самой крышей. Немного уверенности придает переводчик – тот самый командир, что так славно организовал сдачу в плен их батальона.
Комиссар смотрит спокойно, ожидает ответа – не торопит, не кричит. Предложение, конечно, интересное, и русские парни, кажется, совсем неплохая компания, но Уго придется отказаться. Он поворачивается к командиру роты и долго объясняет причины, очень хочет, чтобы поняли правильно, все-таки испанский – не родной язык, хоть и похож. Фунтиков поворачивается к комиссару:
– Ему хотелось бы остаться с нами, товарищ батальонный комиссар, он неплохой механик, и мог бы помогать чинить наши автомобили, но его товарищи считают его своим вожаком. Будет неправильно, если товарищ Бонатти их бросит в такой трудный момент.
Батальонный комиссар Окунев кивает, что-то помечает в лежащем перед ним блокноте и просит:
– Миша, спроси у него – много ли в его группе людей, которых можно привлечь к ремонту техники или оружия?
– Да, – отвечает итальянец. – Много. В Италии войска формируют из уроженцев одной местности, поэтому в нашем батальоне большинство – горожане, много парней из рабочих районов.
Выслушав ответ, комиссар снова пишет в блокноте и просит Фунтикова:
– Греки не сильно хотят сажать себе на шею толпу дармоедов, у них и без пленных с продовольствием в стране плохо. Есть мысль использовать их на строительстве новой линии укреплений и в каменоломнях, но технических специалистов по желанию будут набирать для организации центров ремонта трофейной техники – там и питание лучше, и режим свободнее. А его компании доверия больше, чем остальным. Скажи – пусть поговорит с людьми, если будет желание – поедут на Крит, строить мастерские, потом – работать в них.
Бонатти, услышав перевод, даже вскакивает от волнения, но ушибает голову о низкий потолок штабного фургона и садится обратно. Отвечать начинает по-итальянски, спохватывается и переходит на испанский. Окунев даже перевода не ждет – и так ясно, согласен итальянец. Снова помечает что-то в блокноте и поворачивается к Михаилу:
– Распорядись проводить его к сослуживцам, скажешь – пусть готовятся, через пару дней их будут отправлять. Мы греческим товарищам информацию подбросим, решение за ними.
Уго Кавальеро. «Записки о войне».
Дневник начальника генерального штаба
24 ноября
Два дня я не видел Муссолини и ничего не слыхал о кризисе, вызванном отставкой Бадольо. Сегодня в 10.25 я был у себя в кабинете. Раздался телефонный звонок. Это звонил Муссолини:
– Придите сейчас ко мне, Кавальеро!
В 10.30 я был у него. Муссолини познакомил меня с несколькими документами и затем отдал приказ немедленно отбыть на фронт.
В 11.30 я вылетел в Албанию. С аэродрома в Тиране я немедленно выехал в Эльбасан (55 км юго-восточнее) в штаб 9-й армии, положение которой катастрофическое. Заслушал доклад генералов Содду и Верчеллино. Спросил о самом существенном: Продержимся или нет? Как идут дела в районе Шкумби? Сколько времени приблизительно имеется в запасе?