— Посмотрим, — коротко бросил Бокрош.
— Мало ли чего болтают, а ты что — вправду веришь, будто мы получим и землю, и дома…
— А сам ты только что как будто не слыхал об этом? — сердито выкрикнул Бокрош.
— Слыхать-то слыхал, да мало ли чего…
— Ты вот не сиди сложа руки, — недовольно пробурчал Бокрош. — Если хочешь чего заиметь — заслужи, — поучительно добавил он. — Подбери себе какую усадьбу и гляди не прозевай.
— Подобрать-то проще простого, — ответил Имрих. — Да что проку?
— Я стану вести хозяйство с размахом. Займусь кукурузой, буду свиней откармливать, увидишь, как подымусь. Дело это беспроигрышное, мясо и жир всегда найдут сбыт.
— Швеглово хозяйство — великоватый кусок для тебя, смотри не поперхнись, — покачал головой Имрих.
— Да ты пораскинь умом, — разозлился Бокрош. — У меня заслуги, к тому же семеро детей, я имею на него право!
— Другие тоже стараются, выслуживаются.
— Само ничего в рот не свалится, хорошенько запомни. А пан Элемир мне уже обещался, — вытащил Бокрош свой козырь.
Имрих умолк, размышляя о надежности слова пана Элемира.
У криницы они остановились. Высоко над рощей плыл в небе кроваво-багровый месяц. Ветер немного стих, а может, их просто укрывал с запада высокий берег.
Бокрош уже переселился тогда в имение, и путь его лежал дальше прямо по шоссе, Имриха же — вдоль рощи.
На прощанье они еще раз закурили.
И тут Штефан без видимой связи, как-то резко, даже со злостью выпалил:
— Зачем только ты женился на ней?.. С красивой бабой греха не оберешься!
— Ты что несешь?..
— На кой ляд ты женился на Гильде?
— Спятил ты, что ли, тебе-то какое дело? — взорвался Имрих. И добавил тише: — Ты это к чему?
— Да так… — пожал плечами Бокрош.
— Нет, договаривай, коли начал.
Бокрош лишь махнул рукой и не спеша двинулся по дороге к имению.
— Постой, договаривай, — крикнул вслед ему Имрих.
— Дуролом ты, Имро. Дуролом, и больше ничего, — бросил Бокрош через плечо и зашагал быстрей.
Имрих ошарашенно продолжал стоять на обочине. Когда сигарета, догорев, обожгла ему пальцы, он очнулся и побрел домой.
Что за несуразицу болтал Штефан, недоумевал он. Хлебнул на грош, а несет невесть что. Он еще некоторое время с тревогой думал об этом, но постепенно мысли его перешли на другое. И в самый раз — он проходил мимо хутора Речного.
8
С первого же дня совместной жизни на бывшей водяной мельнице обе женщины — сестра Иолана и жена Имриха Мария раздражали друг друга. Старшая упрекала младшую — зачем та не осталась в родительском доме, а перебралась после свадьбы сюда, где обе каморки и без того были набиты донельзя. К тому же она завидовала ее молодости, нежной коже, стройной фигуре, крепкой груди. Еще совсем недавно и она была такой же, а сейчас? После четвертого ребенка не узнать стало прежнюю Иоланку, какой была она пять-шесть лет назад. Однако больше всего распаляло ее то, что и Штефан явно отдавал преимущество молодой женщине, появившейся в доме. Муж не раз дольше, чем хотелось бы Иолане, задерживал взгляд на Марии, а то и заигрывал, дрянь такая, и тогда уж Иоланка выходила из себя.
Поначалу Мария смиренно сносила ворчню Иоланки, которая ей не нравилась. Даже взялась было объяснять, что у них дома, в поселке над рекой, места и того меньше, чем тут, на хуторе. Отец с матерью, четверо братьев да малые ребята, больная бабушка, которую душил кашель, им с Имро негде было б и постель постелить, тут-то куда лучше.
Но злая на язык Иолана не намерена была сглаживать острые углы, скорее наоборот. Прошло немного времени, и нервы Марии не выдержали, она не стала спускать Иолане ежедневные придирки, и тут началось такое, что только держись!
Положение обострилось, выхода не было видно. Размолвка между женщинами ухудшила и отношения Имриха со Штефаном, они ограничили общение до самого необходимого и вскоре настолько привыкли быть друг с другом сдержанно-холодными, что, бывая вместе на людях, почти не разговаривали, и окружающие не без оснований полагали, что они, как и жены их, меж собой в ссоре.
Год спустя после начала такой вот совместной жизни, немного не дотянув до 75-ти, умер старый Бенё.
Освободилась кровать в углу и его место за столом, тем не менее никто не спешил их занять. Траур немного образумил и женщин. Они по-прежнему не очень-то ладили, но по крайней мере больше помалкивали и не нападали одна на другую, будто осы.