Эта важная черта — умение сдерживать, не форсировать созревание своего таланта — теснейшим образом связана с другой особенностью творчества Габая. Житель крупного промышленного центра, в своих произведениях он неизменно пишет о деревне. Этот парадокс требует разъяснения. И скажем сразу же, Габай в этом отнюдь не исключение на фоне словацкой прозы 70-х годов. Многие молодые писатели Словакии — П. Ярош, Л. Баллек, В. Шикула и другие, интеллигенты и горожане в первом поколении, — заведомо тяготеют к деревенской тематике, к стремительно удаляющемуся в прошлое миру своего детства.
Причины такого явления нужно, вероятно, искать в истории Словакии последних десятилетий. Иван Габай и его сверстники, родившиеся накануне грандиозных революционных событий, стали свидетелями и затем участниками социалистических преобразований, индустриализации, кооперирования и механизации сельского хозяйства, то есть всего того, что на протяжении жизни одного поколения коренным образом преобразило былую отсталую, патриархально-крестьянскую Словакию. Трактора распахивали прежние межи, превращая лоскутную мозаику единоличных делянок в бескрайнее поле, по которому плыли комбайны, паслись объединенные стада кооперативных хозяйств, один за другим исчезали хутора, а их обитатели переселялись в города, приобретали новые специальности, разъезжались во все края республики. Да и села бурно обновлялись: современные, со всеми удобствами, с цветным кафелем и паркетными полами каменные дома вытесняли деревянные приземистые строения с подслеповатыми окошками… Электропоезда, автобусы и личные автомобили в считанные часы могли доставлять людей в такие отдаленные уголки страны, куда прежде снаряжались в многотрудное путешествие на повозках. Произошел полный переворот в материальном благосостоянии, в образе жизни людей.
Но в бурной стремительности этого глубоко прогрессивного процесса таились и свои психологические опасности слишком резкого разрыва с прошлым. В этом прошлом, наряду со всеми реалиями косной старой деревни, содержалось и то драгоценное духовное наследие, которое на протяжении веков формировало лучшие черты национального характера простого человека-труженика — истовое отношение к труду, к природе, к проверенным временем морально-нравственным нормам человеческого общежития. Исследование и бережная селекция недавнего прошлого, его новая художественная реконструкция с позиций современности, с исторической высоты углубляющихся потребностей социалистического общества в позитивных нравственных ценностях — все это и определило соответствующую реакцию словацкой литературы и в данном случае — возвращение блудных сынов городской цивилизации в материнское лоно деревни.
Вся эта проблематика составляет центральный нервный узел творчества Габая. Не случаен его пристальный интерес к людям старших, уходящих поколений и связанное с этим тревожное беспокойство о будущем: «Ведь вместе с ними уходит из мира что-то важное — остается пустота, даже обычному взгляду видно это зияние, кто придет на их место, когда и как заполнится это пустое пространство…» («Все вокруг засыпало снегом»). Удержать это важное, успеть запечатлеть, не дать уйти безвозвратно — таков пафос большинства рассказов писателя, стремящегося восстановить и упрочить гуманистическую связь времен.
Житный остров, узкая полоска земли, протянувшаяся на сто двадцать километров вдоль Дуная, стала для Ивана Габая целым материком человеческих судеб, под региональной оболочкой которых проступает нечто важное и значимое для всех. Живая история края, ставшего объектом безответственной игры политиканов (тема рассказа «Глоговая роща» и в особенности романа «Колонисты»), предостерегает от разгула слепых националистических страстей и расовой ненависти, от разрушительной стихии войны, способной в мгновенье ока перечеркнуть многолетние созидательные усилия поколений. Все симпатии словацкого писателя — на стороне человека-труженика. Независимо от национальной принадлежности, от места жительства люди делятся на разрушителей и созидателей, на собственников, чистых потребителей и тех, кто живет не только для себя. «За всю свою жизнь Штевица не посадил ни одного дерева», — как бы мельком говорится об одном из персонажей рассказа «Когда созрели черешни». И даже если бы не было потом подробного жизнеописания, истории краха этой личности, все равно в системе ценностей, отстаиваемых писателем, место Штевицы определилось бы достаточно четко.