— Там пятнадцать наделов, я пересчитал, — похвастался старик. — Апро говорил, что к ним в имение и еще приедут. Возле станции тоже начинают строить, сразу за линией. Хорошее место, плотная дорога до самых наделов. Прошлую неделю я видел, как там мужики копали землю под фундаменты и кирпич сгружали. Закладывают под просторные и крепкие дома из обожженного кирпича. А крыши покроют черепицей.
Сын задумчиво посмотрел на отца, он был явно чем-то озабочен, но промолчал.
Немного погодя Имро спустился ниже, умостился поудобнее на перекладине лестницы и стал наблюдать за дорогой.
И вот — на открытое место из-за деревьев вынырнула первая телега, за ней следующая, еще и еще. На краю луга, меньше чем в сотне шагов от их хатенки, телеги остановились. Колонисты сгрудились возле первой телеги, о чем-то совещаясь. Затем упряжки двинулись дальше на восток, но вскоре снова остановились, и люди начали снимать поклажу.
Отец и сын безотрывно наблюдали за караваном.
Потом сын снова полез на крышу и молча продолжал прерванную работу.
И лишь за обедом, доедая горячую похлебку, он начал несмело:
— Я так думаю, сейчас можно купить сколько-нибудь земли. Хоть бы и немного, сотку-другую — хватило б… — И умолк, глянув на отца, который, будто не слыша, продолжал хлебать из миски. — Мы могли б купить, — продолжал он, ободренный отцовым молчанием. — Говорят, будто дают в долг, в рассрочку, да и осталось у нас кое-что из того, что я на сахарозаводе заработал.
— Земля, — проворчал отец. — На что она тебе? Покамест хватит места жить и тут. Пристрой сзади каморку. А наделы дорогие, ей-богу, дорогие. Да и почем знать — дадут ли нам?
— Надо чего-то делать, все тут не поместимся, — промолвил Имрих. — Иоланка не сегодня-завтра четвертого родит, негде будет повернуться, — повторил он услышанное от шурина Штефана Бокроша. — А если и я женюсь и еще детей прибавится? — наступал он на отца.
— Денег у тебя немного, сколько же на них купишь?.. — возразил старик. — А заем кто тебе даст? Вовремя не внесешь проценты — потеряешь последнее. Говоришь, Иоланка четвертого ждет? — почесал он за ухом, откашлялся и пробурчал: — Да что ж это Штефан думает себе? Не мешало б и притормозить! Что ни год — ребенок… Куда столько нищих на земле?
5
Корчма на перепутье дорог получила свое название по имени прежнего владельца, который во время первой мировой войны нашел вечное пристанище где-то на Украине.
Эрхлер был порядочный пройдоха, умел соображать в свою пользу. Он не избежал мобилизации, но горящую землю передовых позиций он невдолге сменил на тыловое затишье и верил, что не сегодня-завтра вернется домой. Так оно, глядишь, и вышло бы, не случись эпидемии тифа, которая косила людей и в тылу, не обходя и корчмарей.
После войны корчма перешла в руки Йозефа Конрада. Он хозяйничал в ней десять лет, причем настолько успешно, что к концу 30-х годов она стала весьма популярной даже у состоятельных людей в округе. Эти посетители сходились здесь обычно по субботам в задних помещениях, отгороженных от распивочной. Нередко они являлись в сопровождении цыганского оркестра, а не то и с худосочными напудренными красотками из городского кабаре.
Но Йозеф Конрад скоропостижно скончался, а жена его не удержала корчму на прежнем уровне. Поначалу упадок проявился в более скудном ассортименте блюд и напитков, затем горячие блюда вовсе исчезли из меню. Вдова заперла задние помещения, оставив для посетителей лишь распивочную. В конце концов дошло до того, что пани Эма открывала корчму лишь для собраний, по предварительному заказу какого-либо общества или объединения. В зависимости от пожелания заказчика она выставляла бочонок пива, несколько бутылок вина или паленки и весь вечер разливала напитки и продавала сигареты. Пани Эму не привлекала роль корчмарки, к тому же в средствах она не нуждалась — ведь покойный муж оставил ей приличное состояние, бедность ей не грозила.
В будни распивочная обычно пустовала. Крестьяне, прохожие изредка заглядывали сюда по пути и, достав припасенные с собой хлеб и сало, перекусывали, курили и отправлялись дальше, даже не увидев пани Эму. Если у кого возникала потребность промочить горло стаканчиком терпковатого домашнего вина или купить табаку, приходилось идти к ней на кухню будить ее от дремы.
За исключением тех редких случаев, когда собирались члены какого-либо общества, корчма по вечерам пустовала и не освещалась.
С наступлением сумерек пани Эма закрывала ставни, забиралась в комнаты и не выходила из своей крепости.