Мстислав откуда-то пронюхал о тайном приходе Гуннара и также с глазу на глаз спросил Ярополка:
— Чего приходил Любислав?
Давно уже не мог сопротивляться Ярополк великому боярину, насквозь читаемый им, знал, что прочтёт Свенельд его ложь и в этот раз. Чувствовал над собой чужую власть князь, но ничего уже не мог поделать: бурное течение влекло за собой. А как иначе? Ярополк слишком доверился Свенельдам, чтобы сейчас круто что-то менять.
Выслушав князя, Мстислав поехал к Гуннару. Не заходя в дом, вызвав боярина во двор, громко, чтобы слышали слуги, отчитал набыченно молчавшего боярина:
— Ты супротив меня не затевай крамолы! Твоих заслуг перед родом Игоря и Ольги я не помню, а на мне ран не счесть, полученных в боях за землю Русскую. Не поздоровится тебе, Гуннар! И вспомни наш разговор, прежде чем рот свой ещё раз откроешь!
Добирать дань с Олега Ярополк неожиданно отказался — всё же слова Гуннара возымели своё действие. Свенельды не стали настаивать. Мстислав нутром чувствовал, что в этот раз ни гнуть, ни ломать князя не надо. Решено было помочь Олегу провести переговоры с волынскими княжатами и ляшским князем Мешко. В Червень и Перемышль были направлены послы от русов и древлян. Княжата подтвердили причину, по которой они решили перейти к ляхам, наотрез отказавшись возвращаться к русам. Ярополк послал к Олегу Искусеви (Люта в Овруч бы не пустили), чтобы тот вместе с древлянским князем съездил к Мешко, но тут Олег воспротивился, и, кажется, правильно:
— Если мы с ляхами закрепим отторжение градов Червеньских, то обратно их нам уже будет без войны не вернуть!
Пока долго ссылались да спорили, подошло время Ярополковой свадьбы, и тут стало не до Олега.
Глава тринадцатая
Манфриду, или, как её уже переиначили по-славянски, Малфриду, привезли сваты: Лютомир Свенельд и Туровид Искусеви. Ярополк, не видевший будущей жены, порядком волновался. Гречанку свою отправил в Берестово ещё три месяца назад, в мыслях своих убедивший себя забыть про неё. Брак этот был нужен Руси, как нужна немецкая была епископия, а через неё выход на торговые пути саксов, франков и итальянцев. Потому он должен полюбить её, какой бы она ни была.
На поварне не продохнуть от дымящегося варева — готовились к застолью. У дворского и ключника свои заботы: кого из гостей и где разместить, сколько, чего и откуда надобно. Порой князя в эти дни и вовсе не замечали. Наконец возок с невестой прокатился через весь Киев; облепленный любопытными горожанами, въехал в ворота княжеского двора. Малфрида, ведомая по красным сукнам свадебным тысяцким Мстиславом Свенельдом, в открытом (чтобы князь рассмотрел) белом повойнике не особо видна Ярополку. Колотится сердце в груди, и думается, что и церкви-то годной нету, придётся венчаться в часовенке, ещё княгиней Ольгой построенной. Не зазрит ли немка?
И вот подошла совсем близко, остановившись перед крыльцом так, что можно было разглядеть. Среднего роста, худая, угловатая, со светлыми соломенными волосами, бледным прозрачным лицом, робко посмотрела на жениха, улыбнувшись даже как-то просяще. Застучала кровь в висках, пришла на ум гречанка, пышногрудые посадские жёнки, и стало вдруг ясно, что не его это невеста, не сможет она ему понравиться.
Хоровод обрядов крутился вместе с праздными весёлыми лицами. Венчания не запомнив вовсе, Ярополк, будто пьяный, мало чего соображал, куда и зачем его вели, кто и ради чего говорит какие-то утверждённые древними обычаями слова. На весёлый пир смотрел отстранённым взором, Малфрида держала его за руку, робко заглядывала в глаза, принимая отрешённость её короля за свадебную усталость. Ярополк, поначалу вздрагивавший всем телом от неприятных касаний Малфриды, с ужасом и неприязнью ожидал первой ночи. Почему он, великий князь, должен это терпеть? Ради епископии, которую могут не дать, как уже не давали? Ведь был же Лют Свенельд у Оттона Младшего, не до того сейчас саксонскому королю, уже и говор среди вятших идёт, что в самый Рим, к папе, надо ехать. Почему его братья Олег и Владимир могут иметь сколько угодно жён? Почему вера христианская не позволяет господарю земли иметь одну жену для нужд страны, а другую для сердца? Закон христианский, учит Писание, для всех один, но люди уже не равны по рождению своему. Один князем рождён, второй пахарем, третий бесправным рабом где-нибудь в Византии. На что имеет право князь, не имеет право смерд. Но смерд на Руси поистине счастлив по сравнению с ромейским холопом.
Ночью лежат молодожёны на мягких хлебных снопах, застеленных рядном. Ярополк, дав себя разуть, так и не разделся. Он не смотрит в сторону жены, краем глаза приметив, как обнажила худое, совсем ещё девичье тело Малфрида. Отвернувшись, он чувствует её взгляд, полный истомы и непонимания. Надо, надо исполнить мужнин долг. Он поворачивается к ней, закрыв глаза, вдыхая запах хлебной соломы, представляя себе иную жёнку, не гречанку, которая надоела, а другую, образ которой отчётливо всё ещё не сложился в голове. Но руки скользят по костлявому, стыдливо вздрагивающему телу, руки не обманешь, и он снова отворачивается, упираясь взглядом в темноту клети…
Утром бьют горшки о стены, вызывая молодых. Ярополк выходит с озабоченным лицом, притянув за рукав к себе Мстислава Свенельда, что-то шепчет ему на ухо. С лица великого воеводы и свадебного тысяцкого, будто прогнанное тучей, сходит веселье, и он отпихивает в сторону недоумевающих гостей…
Слух о произошедшем в первую ночь, как его ни пресекали, противным поползнем[74] полез из княжеского терема. Тут же заговорили о злой ворожбе, объявляя Малфриду ведьмой. Ярополк, несмотря на протесты своего духовника Иоанна, согласился на уговоры Свенельдов пригласить известную ворожею Светлану. Решено было послать за ней, но старая ворожея, опередив, пришла сама, своим появлением распугав домашнюю челядь. Гридни не посмели задержать, потому слуга не успел доложить о её появлении. Светлана, не ошибившись, сразу нашла Ярополка в его изложне[75]. Утро только занималось, и князь, босой, в одних нижних портах, обратил к вошедшему нахмуренный лик: кто, мол, посмел?
— Зря жену в постель с собой не кладёшь — не виновата она в твоей слабости, — не поздоровавшись, молвила ворожея. Сердитый возглас застыл на губах князя. Посмотрев в прорезанное морщинами лицо, наполовину закрытое выбившимися из-под повойника седыми волосами, Ярополк, сразу поняв, кто перед ним, дабы унять дрожь в ногах, сел на перекидную скамью.
— Бабкино проклятие на тебе за то, что храм Перунов разрушила и терем на его месте воздвигла, — продолжила Светлана, — грекиню-то свою когда первый раз залежал? Не помнишь даже, а детей нету, вот и смекай!
Из головы напрочь вылетели заученные на греческом молитвы. Кажется, ворожея не хотела навредить ему, и князь с удовлетворением отметил, что голос не дрожит.
— Что же, мне теперь и веру Христову отринуть придётся? — спросил он.
— Нет, — помотала головой Светлана, зазвенев височными кольцами, — от начатого не отказывайся. Веру предков силой не рушь, как в иных странах делается: кровь льют да рощи священные вырубают. Волхва Белояра, хранителя рода твоего, зови на советы, он зла тебе не желает. На, возьми.
Светлана протянула князю мешочек с хрустящей внутри травой.
— Прикладывай к низу живота каждый вечер, — сказала, забирая из княжеских рук серебряную гривну. Не дойдя до порога, обернувшись, добавила:
— А у Малфриды твоей будет княжич. Не может семя чешского Святополка неживучим оказаться!
Глава четырнадцатая
Осень стояла сухая. Быстро собрали и обмолотили хлеба. Зима накатывалась неотвратимо с холодными ветрами и летящими к югу птичьими стаями. Лютомир Свенельд провёл всё лето в Полоцке у князя Рогволода. Напарившись в бане вместе с отцом, пил прохладный малиновый квас, делился впечатлениями:
— Зять Рогволода Туры из наших вышегородских бояр — помнишь? В полюдье на ятвягов[76] собрался. С них дань собрать — не то что с наших подручников. Полочане большой дружиной туда ходят. Дочь полоцкого князя, Рогнеда, — перескочил на другое Лют, — красоты неописуемой. Почему за меня не сосватали?
76
Ятвяги — балтская племенная группа, этнически наиболее близкая к пруссам. Бесписьменный ятвяжский язык принадлежит к западной ветви балтской группы индоевропейской языковой семьи. Начиная с XII века ятвяги участвовали в этногенезе литовской, латышской, белорусской и польской народностей.